тактику дозированного раскаяния. Отвечая на наши вопросы, он может давать как достоверные, так и ложные ответы. Причем и те и другие были вполне правдоподобны. И потому все сказанное им потребует тщательной проверки, а следовательно, и времени. А у нас его было не так уж и много.

Хорошо еще, что Дюваль не догадывался, что многое о нем нам уже было известно. В случае чего мы могли провести для него очную ставку с Маршаном. Вот будет потеха-то! Только после этого Дюваль, дабы не усугублять и без того безнадежное для себя положение, мог совсем замолчать. А нам надо было, прежде чем пароконный «автозак» увезет его в Париж, выжать из него всё. Потому следовало выбрать правильную тактику допроса, чтобы выдавить из иезуита как можно больше нужных для нас сведений.

И я прервал допрос – тягучий и липкий, как сгущенное молоко, велев отправить Дюваля под конвоем в Петропавловскую крепость. Пусть он там посидит в одиночестве и немного подумает о своем житье-бытье. Почему-то мне кажется, что на следующем допросе он станет более разговорчивым.

* * *

1 июля 1801 года. Ли, графство Эссекс, Англия, трактир «Питер Боут Инн».

Йоханнес Маттиас «Ганс» Розен, контрабандист, и не только

Для человека со стороны «Питер Боут Инн» – обыкновенная пивная, коих по всей Англии полным-полно. А вот для человека моей профессии здесь можно не только неплохо поесть, выпить и переночевать, но и продать или купить любой груз, не привлекая пристального внимания Таможни Его Величества, чтобы ему, этому самому величеству, пусто было.

А у меня в амбаре одного моего знакомого припрятаны тюки с русской пенькой и кяхтинским чаем. И то, и другое – весьма ходовой товар в этой проклятой стране. Русский чай и дешевле, и лучше, чем то, что привозят из Кантона, а пенька… После того, как Англия потеряла свою эскадру при Ревеле, она очень даже востребована на Острове. Можно ее, конечно, было провезти и легально, но мне что-то не очень хочется пополнять казну вышеуказанного величества – пусть лучше деньги эти осядут в моих карманах. Все равно мне дадут за нее больше, и даже после вычета той суммы, которую заломил мой знакомый, которому принадлежит амбар, мне достанется неплохой куш.

Конечно, складские помещения есть и в этом трактире – и берет за них Джон Осборн, хозяин трактира, примерно столько же. Вот только не хочется мне завозить мой далеко не законный груз в этот городок – один раз я так потерял весь свой товар и еле унес ноги, когда кто-то стукнул в таможню. Было это, конечно, не здесь, а в Пуле, на юге Англии возле Борнмута, но с меня и того хватило.

Я окликнул Джона, стоявшего за стойкой вместе со своим младшим, которого по семейной традиции тоже звали Джоном[168]. Тот бросил на меня равнодушный взгляд, который неожиданно потеплел.

– Джонни (так меня именовали в Англии), давно я тебя не видел. Ты здесь просто так, или кто-нибудь тебе нужен?

– Оказывается, нельзя навестить старого приятеля и выпить твоего великолепного эля, – притворно обиделся я. Кстати, эль у Джона и правда был замечательным – это если вам нравится его английский вариант. Я его, кстати, люблю, даже очень, хоть к его вкусу я привык не сразу.

– Ладно, ладно. Ваши, – он подчеркнул это слово, – все на втором этаже. Ты знаешь, где вход. – И он поставил передо мной огромную глиняную кружку – в нее вмещалась кварта[169], не меньше. – Только прости, пришлось цену поднять – война и все такое, сам понимаешь… И ячмень, и хмель – все подорожало. С тебя три пенса. Жрать будешь?

«Однако!» – подумал я. В мой предыдущий визит три пенса стоил целый ужин – хлеб, сыр и пиво к нему. Но жаловаться я не стал, а лишь спросил:

– А что дают?

– Тушеную говядину или ростбиф. Первое – десять пенсов и фартинг[170], второе – шиллинг и два пенса[171].

– Ладно, давай ростбиф. Он с хреном?

– И с куском хлеба. С тебя за все про все – шиллинг и пять.

Я протянул ему две монетки по шиллингу, добавив:

– И возьми себе тоже пива.

Если бы я дал ему на чай, Джон бы просто обиделся – здесь это не принято. Понятно, что три пенса он возьмет себе, но так хоть все приличия были соблюдены.

– Благодарю. Выпью за твое здоровье, – кивнул Джон, отсчитав мне четыре пенса сдачи. – Ростбиф тебе принесут.

Я кивнул в ответ и пошел в закуток справа от стойки, толкнул ногой еле приметную дверь и поднялся на второй этаж. У входа сидел Мэтью – младший сын Джона. Увидев меня, он заулыбался:

– Привет, Джонни! Если тебе нужен Чарли, то тебе в третий кабинет. Когда твою жратву принесут, я постучусь.

– Благодарю, Мэтт! Что нового произошло, пока меня не было?

– Да все то же самое. – И он замолчал – в этом заведении никто не расскажет, как его дела, даже его об этом спросить прямо.

Я постучался – два раза, пауза, один раз, пауза, три раза.

– Ты кто? – послышался голос.

– Старый друг, – ответил я.

Дверь открылась, и Чарли Браун – не знаю, настоящее ли это имя, да и никогда этим особо не интересовался – приоткрыл дверь, увидел меня и кивнул:

– Заходи. Зря ты пива взял – у меня тут целый кувшин. – И он показал глазами на огромный глиняный сосуд на полтора или два галлона[172].

Я уселся, а Чарли продолжил:

– Ну, чем порадуешь старого приятеля?

– Пенька нужна? И чай?

– Русский? Беру и то, и другое. Сколько всего этого у тебя? И сколько за все это ты хочешь?

Опущу наши переговоры – должен сказать, что завершились они к полному согласию сторон. Да, я здесь совсем не для этого, но можно ведь и совместить, как говорят «новые русские», приятное с полезным. А, главное, теперь все подумают, что я здесь лишь по пусть не вполне легальным, но делам. Даже если я случайно попаду в лапы наших друзей с таможни.

– А что хочешь купить? – поинтересовался Чарли.

– Мне нужно в Лондон к кое-кому.

– Пряности? – хмыкнул тот.

Я лишь улыбнулся – подобного рода вещи здесь не афишируются – и ответил:

– Вот если ты мне скажешь, кто и куда уходит в ближайшее время, то я буду тебе очень благодарен. А то человек, с которым я прибыл, уйдет уже завтра.

– Дейви