И она изложила.

Когда она закончила, повисла тишина. Ларри потрясенно моргал, остальные застыли со странными выражениями лиц, как будто не знали, смеяться, возражать или соглашаться.

– Я не буду этого делать, – подытожил Ларри. – И вообще, из этого ничего не выйдет!

– Тогда предложи идею получше.

Идеи получше у него, видимо, не было, и Ларри ограничился тем, что попытался взглядом прожечь в ней дыру. Гвен ждала, что они будут препираться еще какое-то время, ей это даже нравилось, но Ларри вдруг замер, прижав руку к груди.

– Ох, – пролепетал он. – Тень как будто… усилилась. Я ничего не делал, она сама. Они, наверное… наверное, идут. Мы же все связаны через Тень.

– Полагаю, другими словами это значит: «Да, я согласен на что угодно, давайте действовать», – улыбнулась Гвен. Она так верила в свою идею, что ей было совсем не страшно. – Идемте наружу, только выйдем прямо здесь – не хочу сейчас с Тройкой объясняться. Вдруг он разозлится, что я вас всех освободила?

– Тут двери нет, – устало буркнул Ларри. – Не все детали терема Маг продумал одинаково хорошо.

Гвен гордо выпрямила спину.

– Дверь есть.

Она подошла к тому месту под окном, где создала дверь в прошлый раз. Тогда она хотела, чтобы дверь пригодилась и в будущем, – вот и проверит сейчас, достаточно ли сильно она этого желала. Гвен коснулась стены и прикрыла глаза. Анимы у нее больше не было, зато никуда не делось умение желать точно и сильно.

Доски под ее рукой подались назад, и дверка, которой еще минуту назад не было даже видно, распахнулась. Гвен просияла и обернулась к остальным. Они смотрели на нее все еще подозрительно, но сквозь подозрительность уже проскальзывало восхищение, и ее сердце немедленно согрелось.

– Как знала, что понадобится, – важно сказала она, похлопывая слабо блестящую золотом дверь. – Ну, идемте?

Она вышла первой, держа на одной руке Ульвина, остальные потянулись следом.

– Ну же, дружок, – зашептала Гвен, оказавшись под тяжелым снеговым небом. Как же глупо было оставить на острове шерстяную одежку, без нее так холодно! – Очнись, пожалуйста. Я хочу, чтобы ты увидел, как у нас все замечательно получится. Это будет триумф, а ты все пропустишь!

Ульвин не шевельнулся, и Гвен сморщилась от страха. А потом подумала: «Я ведь знаю средство, которое обязано подействовать». Она двумя руками поднесла Ульвина к губам и шепнула в его крохотное пушистое ухо то, что могла теперь сказать совершенно искренне, от всей души:

– Я тебя люблю.

Никогда еще она не видела, чтобы кто-нибудь просыпался так быстро. Ульвин подскочил, будто даже сквозь сон только этого и ждал, и что-то залопотал. Гвен засмеялась и обняла его.

– Привет, привет. Извини, что я ушла, это чтобы вернуть маму, помнишь ее? – частила она, в перерывах между словами обцеловывая его голову. – Она в порядке! Тебе привет передает.

– Да? – растаял Ульвин, лихорадочно тыкаясь носом ей в лицо. – Прямо мне?

– Конечно! Сказала: «Гвендолин, как там твой самый лучший друг-бельчонок? Все ли у него хорошо? Передай ему сердечный привет!» – вдохновенно соврала Гвен.

Ульвин довольно зажмурился. Гвен прижала его к себе и на пару секунд почувствовала себя совершенно счастливой.

– Все-таки нашла свою мать, да? – проворчал Ларри, который стоял у нее над душой и слушал каждое слово.

– Нашла. И оказалось, что она даже не моя родная мать, – улыбнулась Гвен, решив, что Ларри заслужил какой-нибудь секрет в обмен на свои. – Семья – сложная штука, да?

– И не говори, – с чувством ответил Ларри.

Гвен не отказалась бы еще немного с ним поболтать, но тут выяснилось, что времени на это больше нет. Над головой захлопали крылья, и Гвен удивленно вскинула голову.

– Я думала, им лететь довольно долго, – пролепетала она.

– Лететь – да. Но они прошли через Тень, видимо, купола больше нет, – сдавленно ответил Ларри.

Ястребы вылетали из сгустка темноты, неизвестно откуда взявшегося посреди неба, – стройными, очень ровными рядами по десятку птиц в каждом. Гвен видела их на острове, но там они были далеко, а теперь сердце у нее екнуло: снизу Ястребы казались громадными, и было их невиданное количество. Похоже, не зря они тренировались летать кругами: появляясь в небе, они тут же закладывали вираж и уходили на круг, освобождая место все новым птицам. Гвен попыталась представить всех этих птиц обычными людьми, вроде Ларри, и не смогла: они выглядели хищными, мрачными и лишенными абсолютно всего человеческого.

Девочки рядом с ней испуганно пискнули. Наибольшим количеством Ястребов, какое они видели в одном месте, была команда смотрителей Селения, и даже эта команда впечатление производила устрашающее, что уж говорить о такой несметной стае. Игроки на берегу перестали драться и замерли, глядя вверх.

Гвен бережно посадила Ульвина себе на плечо.

– Только держись крепко, – предупредила она. – Я верхнюю одежду в другом месте оставила, за пазухой тебе не посидеть теперь.

– Зачем оставила? – возмущенно пискнул Ульвин, которого потеря любимого теплого уголка расстроила, кажется, больше, чем нашествие Ястребов.

– Для красивого жеста. Прости, это было глупо.

Хельга, стоявшая рядом, вдруг стащила свою безразмерную шубу и застенчиво протянула Гвен. Та с удивленным видом натянула одежку: толстую и уютную, нагретую теплом тела, – и подвязала веревочным поясом.

– Нам, наверное, все равно сегодня конец, – тихо сказала Хельга и прижалась к Славе. – Пусть мышка погреется.

– Я не мышка, – проворчал Ульвин и тут же юркнул за пазуху.

Гвен хихикнула от щекотки и бережно прижала его ладонью через шубу.

– Благодарю тебя, – от всей души сказала она, и слабая, едва мерцающая искра анимы неспешно проплыла от нее к Хельге.

Когда искра коснулась ее груди, Хельга удивленно распахнула глаза.

– Ого, – выдохнула она. – Приятно.

– Так, все, хватит меняться вещами, – ревниво буркнул Слава и потянул Хельгу в сторону. – Если нам конец, хочу только с тобой болтать, а не со всякими мышами.

Ларри молчал – он пришибленно смотрел на Ястребов, не отрывая глаз. Их становилось все больше, и они неспешно летали над берегом кругами, точно так, как их учили на острове.

– Если они смогли прийти обратно, значит, их Тень усилилась, а золотая магия этой земли ослабла, – тихо сказал Ларри. – А прошло всего-то несколько недель. Ну почему?!

– Потому что родители не приняли детей, – сообразила Гвен. – Мама сказала, что любовь к своему ребенку священна, а они разлюбили своих из-за того, что те изменились и уже не такие милашки, какими их помнят.

Собственные слова вдруг почти навели ее на какую-то мысль, яркую, блестящую и огромную, – но тут Ястребы, как по команде, вскрикнули противными птичьими голосами,