устало наблюдал, как Иван сосредоточенно пытался развести руками мерзлую землю, а Василиса с восторгом наблюдала за вызванным ей снежным смерчем.

Подумалось, что цесаревич все-таки еще мальчишка. Мальчишка, на которого наваливается вся Российская Империя, и который хоть и готовился к этому всю жизнь, но до сих пор не готов. Хотелось потрепать его по волосам и сказать, что иногда нужно выдыхать, и он не останется один на один с этим миром, стремящимся сожрать его и его Родину ради блестящих цацок, символизирующих императорскую власть.

Василиса же на фоне всех этих обличенных властью деток была как нежный цветок розы. Красивый, но шипастый на толстом, толстом стебле, что сломает ножницы или иной секатор. Умопомрачительно цветет, но так просто не сорвать.

Я прикрыл глаза и глубоко вздохнул. Я даже как-то не заметил, что из той в эту жизнь перетащил ощущение опасности. Всегда немного на взводе, всегда немного в ожидании атаки.

Защищать — это же тоже убивать.

И расслабиться нельзя, ведь от меня зависит не только мое будущее, но еще и один пацаненок, которому придется надеть корону не по весу, и девчонка из хорошей семьи, доверившаяся безымянному сироте вопреки всякому здравому смыслу.

Ребята из потешного отряда, которые еще не боевая единица и не братство, но скоро обязательно им станут.

Девушка с розовыми волосами, которую я вытащил из гетто, и которая тайком бегает на свидания с самым брутальным силовиком империи.

Детки с титулами и проблемами, которые они наследуют от отца и матерей из поколения в поколение.

Каждый человек, которому я подставил плечо или подал руку на своем пути.

И впервые в этой жизни я ощутил прилив силы не для того, чтобы выдрать чью-то глотку, а потому что, оказавшись в полном одиночестве в этом странном магическом сословном мире, я оказался не один.

Защищать — это не всегда убивать.

Иногда это просто стоять рядом, давая на себя опереться. Держаться крепко за эту землю, родную землю, что промерзает на многие метры каждую зиму. Подпирать плечами небо, с которого девять месяцев в году сыпется белая мука.

Не гнуться и не ломаться.

Я распахнул глаза. Вокруг ничего не изменилось — Иван все также боролся с мерзлой землей, Василиса все также смотрела на свой первый снежный смерч. Разумовский смотрел на меня мрачно и недовольно.

Ноги затекли, и я тяжело поднялся и потянулся к самому холодному небу в мире.

— Мирный, иди отсюда, — раздраженно произнес тренер. — Все равно выдохся.

— Ладно, — нехотя протянул я и слегка пошевелил пальцами.

В снежном вихре Василисы помимо ее снежинок закрутились алые лепестки от бутонов роз.

— До свидания, — кивнул я охреневшему тренеру и пошел с полигона.

Глава 22

Императорский Московский Университет, Александр Мирный

В последний учебный день перед приемом у государя госпожа Орлова поймала меня буквально за ворот в коридоре университета.

— Идешь со мной, — скомандовала Ольга Мегеровна тоном, не терпящим возражений.

Бить даму моветон, пришлось выкручиваться.

— Ольга Анатольевна, вы мне крайне симпатичны, но я уже обручен! — улыбнулся я со всем возможным обаянием.

Орлова аж растерялась от такого заявления и пару секунд хлопала глазами, переваривая услышанное. Затем тонкие брови женщины сошлись на переносице, и медик процедила:

— У тебя пять стихий открыто, умник. Знаешь, что случается при открытии пятой стихии?

— М-м-м?

— Медицинский осмотр.

— Ой фу, — поморщился я.

— Я тебе с десяток уведомлений на телефон отправила, — произнесла Орлова.

— Что-то такое припоминаю, да, — нехотя протянул я.

Честно признаться, я думал это какая-то местная формальность, типа школьной диспансеризации. Пришел — молодец, не пришел — никто бегать не станет.

— Я обязательно при случае к вам загляну, — пообещал я, сделав честные-честные глаза.

— Нет, ты прямо сейчас пойдешь со мной, — отрезала Орлова.

— Но у меня пары! — возмутился я.

— Вколю транквилизатор, — выдвинула ультиматум женщина.

Даже шприц из кармана достала и продемонстрировала.

— Туше, — сдался я и отправился к местным медикам.

Спустя пару коридоров и переходов, когда Ольга Анатольевна поостыла, выяснилось, что среди студентов я первый из новичков, открывший пять стихий. Как правило, к этому результату приходят в конце первого-начала второго курсов. Что ж, с этой точки зрения интерес Орловой к моему здоровью выглядел более адекватным, но менее приятным для меня. Это не она такая ответственная сотрудница, а я такой интересный объект для рассмотрения.

В кабинете медик усадила меня в неудобное кресло и принялась производить разные манипуляции, объяснения которым я дать не смог бы при всем желании — не хватало знаний.

— Как себя чувствуешь? — спросила Ольга Анатольевна, водя вокруг моей головы какой-то фигулиной, напоминающий помесь бесконтактного термометра и транспортира.

— Нормально, — пожал я в ответ плечами.

— Прямо-таки и нормально? — недоверчиво переспросила женщина.

— Да, вполне.

— Никаких внезапных приступов слабости или эйфории? Агрессия, раздражение?

— Я что, похож на наркомана? — покосился я на медика и ее противно пищащий аппарат у своего виска.

— Дежурные вопросы, — сухо ответила Ольга Анатольевна, не оценив мое ехидство.

— Ясно.

— Ну, в таком случае все хорошо, — произнесла она, убирая прибор в коробку.

— И это все? — недоверчиво спросил я.

— Все, — протянула женщина, задумчиво смотря в экран своего компьютера.

— Ну, я пошел? — спросил я, вставая на ноги.

Орлова не ответила — женщина что-то одной рукой клацала в компьютере, а второй — в калькуляторе. Я решил, что молчание можно расценивать как согласие, но ретироваться мне не дали.

— У тебя все хорошо, Мирный, все очень хорошо, — начал Ольга Анатольевна задумчивым голосом. — Но ты идешь на запредельных скоростях в своем магическом развитии. Я не понимаю, чем это обусловлено, и не знаю, как это остановить.

— И что это значит? — нахмурился я.

Орлова пожевала губами, словно размышляя, отвечать мне на вопрос искренне или не стоит. Видимо, решила, что все же стоит.

— Это значит, что у тебя в теории полгода, чтобы раскрыть все доступные стихии. Но я сейчас смотрю на твои анализы и вынуждена сообщить, что времени еще меньше.

— Сколько? — спокойно спросил я.

— Месяца три. Может, меньше. Слишком мало аналитики, твой потенциал уникален — не с чем сравнивать, — призналась медик.

— А потом?

— А потом все. Потеря пластичности дара, — озвучила мрачный приговор Орлова. — Что открыл — то открыл.

— Ясно. Спасибо.

Мне показалось, что женщина хотела добавить что-то еще, потому что возникла какая-то пауза, но Орлова кивнула на дверь:

— Иди.

* * *

Большой императорский прием на самом деле проходил примерно раз в месяц и до мятежа представлял собой нечто вроде расширенной планерки. Малые приемы устраивались регулярно и