Леони тоже была счастлива: когда ее взгляд искал какую-нибудь из тысячи мелочей, так необходимых женщине, она видела, как Луицци тут же бросался распаковывать один из объемистых пакетов, открывать большие коробки и находил то, что она искала, доказывая тем самым, что ничего не забыл для нее.

Обоюдное счастье, переполняющее их сердца, было чистым и без задних мыслей, ведь они знали, что это был всего день, час, проведенный так, и им не нужно было мужественно заверять друг друга в вечной любви. Через несколько дней они оба вернутся к привычной роскоши, но это мгновение не оставит в воспоминаниях сожаления, ибо оно беспечно и блаженно.

Ах, любовь, любовь, эта высшая власть, которая смягчает и сгибает самые гордые души и приносит им в дар радость наслаждения самыми незначительными мелочами. Для Леони и Армана все действительно обстояло так, когда они заканчивали последние приготовления к отъезду. Леони разделила заботы Армана и обсуждала их с ним столь непринужденно и легко, будто они забыли, что совсем недавно были на краю гибели, а сейчас играют собственной жизнью. Они обнаружили в своем побеге веселые стороны и вели себя как счастливейшие супруги, которых лишь неприятное стечение обстоятельств поставило в затруднительное положение, где им не хватало лишь привычного комфорта.

Наконец пробил час. Арман распорядился, чтобы погрузили их громоздкий багаж, Леони взяла с собой вещи, необходимые ей в пути, и они поднялись в свободное купе дилижанса.

Под очарованием вчерашней ночи они ехали прижавшись друг к другу. Их сердца походили на струнный инструмент, приведенный в движение опытной рукой и еще долго вибрирующий после того, как смычок, пройдясь по его струнам, уже оставил их. Но когда окончательно рассвело, сладкие грезы медленно отошли на задний план, подобно призраку любимого, растаяшему в солнечных лучах. По мере того как день со всей неотвратимостью набирал силу, они возвращались к действительности, осознавая серьезность своего положения. Луицци обратился к графине:

– Я согласился с вашим решением, Леони, но скажите, вы уверены, что госпожа де Парадез примет вас?

– Уверена настолько, насколько можно верить в добросердечность и добропорядочность.

– Порой они являются признаком слабости, Леони.

– Несомненно, – согласилась госпожа де Серни, – моя тетя не пример героизма и мужества, которые подвигают на самопожертвование. Однако даже ее слабость – во благо, потому что тетушка обладает даром стойко противостоять любой силе, толкающей ее на неблаговидные поступки.

– Охотно верю, – откликнулся барон, – но ей могут внушить, что вам будет лучше, если вы вернетесь к мужу.

– Такое возможно лишь в двух случаях: если рядом с ней окажется кто-то, кому будет выгодно ее в этом убедить, что маловероятно, или если этот кто-то, предположим, что он существует, имеет над моей тетушкой власть, способную пошатнуть мою.

– Я не сомневаюсь в вашей власти над всеми, Леони, – улыбнулся барон, – но простите мне недоверчивость, простите то, что я пытаюсь предвидеть все, что может угрожать моему счастью, даже если я заблуждаюсь… На чем основана ваша вера в силу вашей власти?

– На привязанности тетушки ко мне, на ее сердечности, – улыбнулась в свою очередь Леони. – Ну же, Арман, успокойтесь, вы не находите, что у меня прекрасные основания?

– Я знаю одно, что никто на свете не любит вас так, как я. И, по правде говоря, я начинаю верить, что в мире существует только два типа любви: моя любовь к вам… и любовь матери к ребенку.

– Госпожа де Парадез мне совсем как мать… или, вернее, я для нее как дочь, ибо она имела несчастье потерять свою.

– Как, – ужаснулся Луицци, – ее дочь умерла?

– Не знаю, – ответила госпожа де Серни. – Слово «потерять», только что случайно мной употребленное, нужно воспринимать в его прямом смысле. Девочка была на самом деле потеряна или, скорее, похищена у матери.

– Ах вот что! – Луицци явно был удивлен совпадением этого известия с историей Эжени, рассказанной ему накануне. – У госпожи де Парадез украли дочь!

Еще не закончив фразу, Луицци понял, что ошибается, ведь только что произнесенное им имя Парадез не имело ничего общего с именем Кони, и Малыш Пьер не мог их перепутать. К тому же подобное совпадение виделось настолько невероятным, что барон отбросил эту мысль и продолжил:

– Не она одна находится в таком печальном положении. Совсем недавно мне рассказали очень похожую историю, только в ней, наоборот, дочь недавно узнала, что ее ребенком украли из знатной семьи и что грубая и жестокая женщина-простолюдинка, которую она всегда звала матерью, ей совсем не мать.

– Она нашла свою семью? – осведомилась госпожа де Серни.

– Не думаю, – ответил Луицци.

– Увы! – вздохнула графиня. – Возможно, для нее будет лучше не найти ее. Если девушку, выросшую в бедности и воспитанную в среде грубых и пошлых нравов, внезапно бросят в мир, для нее совсем неизвестный, то ее ждет, на мой взгляд, печальная участь. Свет посудачит пару дней, потом с любопытством последит за ней и в итоге, не скупясь на самые жестокие и унизительные шутки, одарит ее полным презрением.

– Право, все это было бы верным, если бы речь шла о бедной девушке, как вы ее только что описали, но большинство женщин менее достойны находиться в высшем свете, чем госпожа Пейроль.

– Госпожа Пейроль? – удивленно повторила госпожа де Серни. – Мне кажется, я слышала это имя. Не мать ли это госпожи де Леме?

– Точнее, племянница или, вернее, предполагаемая племянница небезызвестного папаши Риго.

– Удивительно, – сказала Леони, – на мой взгляд, госпожа де Леме слишком бесцеремонна, чтобы быть хорошего происхождения.

– Ее мать высказала бы вам на этот счет совсем другое мнение, и, разумеется, она сама более чем кто-либо другой могла бы служить доказательством того, как сильна благородная кровь, переданная по наследству.

– Она на самом деле из знатной семьи?

– Я не вправе утверждать. Слышали ли вы когда-нибудь имя некой госпожи де Кони?

– Госпожа де Кони! – вскрикнула Леони в состоянии крайнего изумления. – Госпожа де Кони! Это же моя тетя!

– Одна из ваших тетушек?

– Тетя, к которой мы едем, – ответила графиня, – госпожа де Парадез, в девичестве де Кони.

– Как странно… – Барон казался еще более ошеломленным, чем графиня. – Между тем… Подождите, я припомню… Ее дочь исчезла через несколько дней после рождения?

– В тот же день.

– Это произошло в Париже?

– В Париже.

– Году в тысяча семьсот девяносто седьмом.

– Именно в тысяча семьсот девяносто седьмом.

– Тогда это она. Она!

– Вы уверены? – оживилась Леони.