на протяжении семи лет, я думаю, у Марка остался ребенок, про которого и говорили, что он — единственный уцелевший из рода Фабиев. 6. И нет никакого иного объяснения этому, кроме того, что из всех оставшихся в живых Фабиев только этот сын Марка стал известным и знаменитым, когда вырос, что и создало у многих людей впечатление, будто он-то и есть тот единственный, кто выжил из рода Фабиев, не потому, конечно, что не было никого другого из Фабиев, но именно потому, что не было похожего на тех троих, которые родство определяли доблестью, а не рождением. Но об этом сказано достаточно.

XXIII. И вот тиррены, уничтожив Фабиев и захватив укрепление на Кремере, повели свои силы против остального войска римлян. Случилось так, что недалеко оттуда стоял лагерем один из консулов — Менений, причем в далеко не безопасном месте. Когда род Фабиев и их клиенты погибли, он находился примерно в тридцати стадиях от того места, где произошло несчастье, и это обстоятельство немалому числу людей дало повод думать, что, зная, в какую беду попали Фабии, Менений тем не менее никак не позаботился о них, потому что завидовал доблести и славе этих людей. 2. И вот, привлеченный впоследствии плебейскими трибунами к суду, он был осужден именно по этой причине. Римское гражданство очень сильно горевало, утратив доблесть столь многих и столь прекрасных мужей, и ко всякому, кого римляне считали причиной такого великого для них бедствия, они относились сурово и беспощадно. Тот день, когда произошло горе, они стали считать черным и роковым, и в этот день они не начинали никакого благого дела, считая, что случившаяся тогда беда является дурным предзнаменованием. 3. Когда тиррены приблизились к римлянам, то, изучив расположение их лагеря (а он находился под обрывом горы), они почувствовали презрение к неопытности военачальника и легко использовали те преимущества, что ниспослала им удача. Быстро собрав всадников, они с той стороны холма, где им ничто не чинило препятствий, поднялись на его вершину. Захватив высоту, нависавшую над головами римлян, они сложили там оружие и, в полной безопасности переправив туда остальное войско, укрепили лагерь высоким частоколом и глубоким рвом. 4. И вот, если бы Менений, увидев полученное врагами преимущество, исправил свою ошибку и отвел войско в более безопасное место, то поступил бы, как мудрый человек. Но теперь, со стыдом осознавая, что, скорее всего, просчитался, он тем не менее сохранял надменность по отношению к тем, кто его переубеждал, и потому потерпел позорное поражение. 5. Ибо враги, постоянно совершая вылазки с возвышавшегося над римлянами холма, получили большое преимущество, разграбляя припасы, привозимые торговцами, и нападая на тех, кто отправлялся за фуражом или за водой. Для консула возникла угроза упустить подходящее для битвы время, да и местностью он уже не владел, что, естественно, является ярким доказательством неопытности военачальника. У тирренов же и то и другое обстояло так, как они этого желали. 6. Менений тогда не захотел увести войско, но вывел его из лагеря и построил к битве, пренебрегши теми, кто подавал ему благие советы. А тиррены, расценив глупость военачальника как прекрасный счастливый для них случай, также спустились из своего лагеря, причем их было как минимум вдвое больше противника. 7. Когда же тиррены и римляне вступили в битву, началась настоящая резня последних, потому что они не смогли сохранить боевой порядок. Ведь тиррены, не только имели союзником саму природу, но и подпирались стоявшими позади, так как были выстроены в глубину, и стали теснить римлян с занимаемых позиций. После гибели лучших из центурионов остальное римское войско отступило, а затем бросилось спасаться в лагере, тиррены же, преследуя их, отбирали знамена легионов, уносили раненых и захватывали мертвых. 8. Осадив римлян в лагере и весь остаток дня много раз идя на приступ, который не прекратили даже ночью, тиррены наконец захватывают лагерь после оставления его римлянами и овладевают большим числом людей и огромными богатствами; ведь спасшиеся бегством римляне не могли должным образом собрать свои пожитки, сами едва спасши свои жизни, причем многие из них не сохранили даже своего оружия.

XXIV. Остававшиеся в Риме, узнав о гибели своих и о захвате лагеря (ведь первые беглецы пришли еще глубокой ночью), вполне естественно пришли в страшное смятение. Боясь, что враги сразу же двинутся на них, они схватились за оружие, и одни стали на стенах, другие выстроились перед воротами, третьи же начали занимать высоты города. 2. И по всему городу поднялась беспорядочная беготня и всеобщий гам, и многие из домочадцев разместились на крышах домов, готовые к обороне и сопротивлению. Беспрерывной чередой вспыхивали в большом количестве с крыш факелы сигнальных огней, а так как все происходило ночью, да еще весьма темной, то смотревшим издали казалось, что там бушует огонь и весь город объят пожаром. 3. И если бы тогда тиррены, пренебрегши добычей из лагеря, сразу стали преследовать спасавшихся бегством римлян, то все войско, что вышло сражаться с ними, полностью погибло бы; но теперь, предавшись разграблению оставленного в лагере и физическому отдыху, они сами себя лишили того, чем могли бы весьма гордиться в будущем. Приведя войско к Риму только на следующей день и находясь примерно в шестнадцати стадиях от него, тиррены захватывают холм, откуда весь Рим был виден, как на ладони, — а назывался этот холм Яникулом. Отсюда они, делая набеги на римскую округу, беспрепятственно разоряли ее, до тех пор совершенно пренебрегая находившимися за стенами города жителями, пока не появился второй консул, Гораций, ведший с собой войско, бывшее среди вольсков. 4. Вот тогда, наконец, римляне, посчитав, что находятся в безопасности, и вооружив находившуюся в городе молодежь, вышли в открытое поле. В первой же битве у святилища Надежды в восьми стадиях от города они одержали победу, а затем блистательно сражались в другой битве, происходившей близ ворот, называвшихся Коллинскими, завязав ее, несмотря на то что к тирренам подошло большое подкрепление. Только тогда римляне перевели дух и перестали бояться. И на этом год завершился.

XXV. На следующий год, почти в самый летний солнцеворот месяца секстилия[1004] консульскую власть принимают на себя Сервий Сервилий и Авл Вергиний[1005], мужи опытные в военном деле. Их война с тирренами, хотя и была долгой и тяжелой, однако казалась просто сладостной по сравнению с мятежом внутри городских стен. Ведь из-за того, что земля прошлой зимой осталась незасеянной, ибо враги укрепили близлежащий холм и совершали оттуда бесконечные