У Зинкевича брови вначале удивленно поднялись, а затем он, как и все стоящие возле нас, расплылся в улыбке. Я посмотрел на всех – просто зоопарк: все как один «толстяки» – под стегаными куртками или шинелями бронежилеты, лица грязные, многие не бриты, на голове каски. Глядя на них, я сам не выдержал и от всей души расхохотался. А они, глядя на меня, – тоже, но уже по другой причине: видать, подействовали те «выводы», которые я сделал от падения.

Если бы кто-то глянул на нас со стороны, то подумал бы, что все нуждаются в осмотре психиатра: кругом все грохочет, свистят пули и осколки, а они хохочут. У нормальных так, наверное, не бывает?

Да нет! Как раз именно у нормальных именно так и бывает: в самую критическую, тяжелую минуту надо сказать то, что сразу снимет все напряжение. Зинкевич пошел по траншее вперед, мы за ним. Командно-наблюдательный пункт был оборудован на северной окраине кишлака Бараки. Обзор был удовлетворительный, полковник докладывал с показом на местности, а там, где не видно, то по карте, что позволило разобраться в обстановке быстро и детально. Мы начали готовить решающий бой. Схватка началась утром. А во второй половине дня мотострелковый полк 108-й дивизии все-таки прорвался и деблокировал части афганцев. Стрельба же из всех видов оружия с обеих сторон то утихала, то вновь разгоралась до остервенения. И так в течение всего дня. Наконец, когда обстановка начала стабилизироваться, мы набросали рабочий план дальнейших действий совместно с афганцами. По всему было видно, что афганские друзья не хотели бы опять оставаться один на один с Ахмад Шахом. Они были крайне заинтересованы в присутствии наших войск. Учитывая, что здесь этот вопрос не решить, я до наступления темноты вылетел в Кабул и с вертолетной площадки сразу отправился в Генштаб афганской армии. Там вместе с Главным военным советником генералом армии Г.И. Салмановым стал убеждать начальника Генштаба в том, что в Панджшере советским войскам делать нечего, там должны стать гарнизонами только правительственные войска. Мы договорились, что когда завершится этот эпизод и будет закончена подготовка к проведению полномасштабной операции в Панджшере (а она штабом армии уже подготовлена), то командарм вместе с заместителем министра обороны ДРА проведут эту операцию. Так и случилось. Однако операцию проводил уже генерал И.Н. Родионов. Позже, когда все улеглось, я поставил вопрос: «А зачем нам вообще Панджшер? Нужен ли он или можно было бы на каких-то условиях договориться с Ахмад Шахом о том, что он пойдет на определенные уступки по части основной дорожной магистрали (не будет обстреливать), а мы выведем советские и афганские войска и станем гарнизонами при входе в ущелье?» Вначале эта идея не была воспринята. Однако потом, разобравшись, пришли к выводу, что нам действительно нечего соваться в Панджшер, ничего мы там не оставили и никакого влияния на общую военно-политическую обстановку в стране он не имеет. Другое дело, что там родина и место базирования Ахмад Шаха и его отрядов. Но его отряд – это местные жители. Они, в конце концов, имеют право жить на своей земле. И мы пришли в Афганистан не покорять этот народ, а помочь ему успокоиться, покончить с междоусобицей, стабилизировать ситуацию в стране и жить мирно. Другое дело – нападения на колонны, следующие по магистралям Термез – Кабул, или угрозы в адрес центральной власти. Но, во-первых, для того и существуют переговоры, чтобы устранить все эти трения, и, во-вторых, чтобы Ахмад Шах не разросся в непреодолимую силу, надо перекрыть караванные пути из Пакистана в Панджшер, по которым переправляются оружие, боеприпасы и т. п., вплоть до французских врачей и журналистов, даже женщин.

На этом, пожалуй, и закончилась эпопея с Панджшером, начатая еще в 1980 году. Удалось сохранить многие жизни, а главное – начала действовать правовая основа, силовые же факторы стали уходить в тень. Откровенно говоря, для Ахмад Шаха Панджшер был нужен не только потому, что он там родился, имеет корни родства и признан вождем, но и по экономическим причинам. В верховьях этого ущелья, там, где оно подходит к провинции Бадахшан в районе Сарысанга (южнее и восточнее), разрабатывается лазурит. Это редкий ценный поделочный камень. Имеет темно- и светло-синюю, фиолетовую и зеленовато-голубую окраску. Из лазурита также изготавливается ультрамарин – краска удивительной синевы. Этот синий камень, хоть и строгий и холодный, удивительно притягивает взор человека.

Естественно, в планах Ахмад Шаха лазурит играл не последнюю роль. Он его потихоньку разрабатывал. И хотя лазуритовые копи находились в районах, где Гималаи поднимались до 4,5 и даже 6 тысяч метров и представляли собой самое примитивное производство (были данные, что там работали пленные афганцы, находившиеся в положении рабов), но доход казне Ахмад Шаха давали значительный. Для переброски лазурита в Пакистан он имел и тайные, известные только ему и ограниченному кругу лиц караванные пути, выходящие к истокам рек Инд и Гилгит (кстати, эта река берет начало там же, где и река Кунар).

Время показало, что решение в отношении района Панджшера и лично Ахмад Шаха было принято правильное. И если кто-то сейчас еще считает, что зря мы не уничтожили этого лидера, то он глубоко заблуждается, как заблуждался и в то время, когда всячески подталкивал меня к его ликвидации. Помню, как во время одного из последних (до завершения вывода наших войск) посещений Кабула председателем КГБ В.А. Крючковым у нас с ним разговор фактически свелся в основном к этой проблеме. Естественно, Наджибулла нажимал на Крючкова (да он и без нажима приехал из Москвы с этим заданием), а последний – на военных. Поскольку сам Владимир Александрович Крючков человек деликатный, да и ведомство у него другое, он взял с собой «пробойника» – назначенного вместо него на должность начальника Первого Главного управления (внешняя разведка) КГБ генерала Л. Шебаршина. На эту тему у нас с последним состоялся нелицеприятный разговор в резиденции КГБ, а затем был продолжен и во время поездки по Кабулу – Владимир Александрович решил посетить некоторые афганские предприятия, в том числе авторемонтный завод. Так вот, Крючков ходил с группой афганских и наших товарищей, осматривал, беседовал с ними, а мы с Леонидом Шебаршиным отставали и, чтобы никто не слышал, выясняли отношения. Несомненно, он говорил не от своего имени. – Ведь это же, – горячился Шебаршин, – откровенное предательство – оставлять Ахмад Шаха, а самим уходить. Это все равно что набросить петлю на шею Кабулу, а второй конец отдать главарю – когда