и искусственной кожи. Затем зажгла свечу, накапала горячего воска на стыки и провела большими пальцами, стирая границу между старым и новым.

— Ну, вот и все, — Санька унесла поднос с отрезанным лицом в другую часть кухни и вывалила мясную кровавую тряпку в ведро.

Искусственный паралич, вызванный черным питьем ведьмы, быстро ослабевал, и Слава снова мог говорить и двигаться.

— Я хочу посмотреть, — произнес голос под восковой маской.

— Смотри, — указала хозяйка дома на зеркало на стене.

Слава, трясясь от пережитой боли и наступающего страха, подошел к нему. Из деревянного прямоугольника на него смотрело обычное лицо обычного мужчины. Кожа выглядела безупречно, как у любого здорового человека: ничего искусственного, ничего воскового в ней не проглядывалось. Он погримасничал корнями и листьями мандрагоры и все эмоции — гнев, радость, печаль, удивление, недовольство — отразились на маске.

— Оно настоящее!

— Нет, не настоящее, — возразила Санька. — Не обманывайтесь. У вас восковая кожа с полной имитацией натуральной. Вы наверняка ожидали, что вам налепят маску, и вы будете, как пластиковая кукла. Но не забывайте, где вы находитесь. Мне и не такое приходилось творить.

Марина с подозрением смотрела на Вячеслава: ей сложно было поверить, что человек у зеркала — ее муж. Походка его, голос его, манера двигаться и говорить его, но лицо совершенно чужое. Он подошел к ней, нежно обнял и мягко поцеловал в губы.

— Это все ради тебя. Нравится?

— Очень, — тихо слукавила Марина и задумалась, привыкнет ли она к этому лицу, которое совсем не в ее вкусе. С другой стороны — это ведь временно, нужно лишь подождать прихода Собирателя, и в следующий раз она вылепит того, кто будет ей гораздо милей.

— Спасибо. Вы спасли моего мужа, — Марина протянула ведьме толстый конверт.

— Спасти его может только настоящее лицо из плоти и крови, — ответила Санька, принимая конверт и провожая клиентов до двери.

Они вышли во двор и пошли к машине.

— Платок забыла! Иди заводи, я сейчас, — отдала распоряжение Марина и поспешила обратно к дому.

Шигонская ведьма ждала на пороге. Санька видела Марину насквозь и знала, что забывчивость здесь не причем: она хотела получить подробную инструкцию, как действовать, если ей все-таки удастся убедить мужа отнять у кого-нибудь лицо.

— Вы за этим или за этим? — в одной руке она держала шейный платок, а в другой несколько больших листов, сложенных пополам.

Марина улыбнулась и молча взяла и то, и другое.

— Спасибо. Вы очень добры, Александра.

— Не стоит, я не делаю для людей ничего доброго. И не называйте меня больше Александрой, если нам придется еще раз свидеться. Запомните: Санька я.

Прошло пятнадцать лет с той августовской субботы. За это время Слава ни разу не обращался к врачам и никогда не жаловался на плохое самочувствие. Все болезни обходили его стороной, и он давно позабыл, что такое высокая температура и лекарства…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Вячеслав старательно оттирал пол, избавляясь от последних следов прежнего воскового лица и вместе с ним уничтожая восемь месяцев жизни под маской, очень похожей на одного популярного актера. Он с облегчением и радостью освобождался от остатков старого. Это лицо доставляло слишком много хлопот. Оно привлекало внимание, из-за чего Слава постоянно становился участником нелепых казусов, когда ничего не подозревающие люди подходили за автографами, принимая его за знаменитого красавца. Теперь эта часть жизни плавала в ведре бесформенными восковыми ошметками. Он снова другой — новый.

Вячеслав часто сожалел о том, что сделал тысячи дней назад, вот и сейчас он натирал пол и в который раз корил себя: «Не нужно было верить угрозам Марины. Она бы никогда не покончила с собой — уж слишком труслива, тем более для добровольной смерти».

Он боялся, что рано или поздно все равно встретится с Собирателем, и тот сделает его частью себя. Не сейчас, не через год и, может, даже не через десять лет — но сделает. Фобия усиливалась с каждой новой маской. По ночам мучали кошмары — в них Слава каждый раз не мог вовремя сменить растекающееся лицо. В панике он пытался удержать воск, придавливал горячую густую массу руками к черепу, но она упрямо просачивалась между пальцами. Последними таяли уши, и когда правая раковина падала вслед за левой и обе распластывались на полу жирными кляксами, являлся Собиратель. Вячеслав никогда не видел его, только чувствовал, что он рядом. В этот момент страх мощным адреналиновым ударом бил в сердце, и он пробуждался в холодном поту, шел в ванную, чтобы умыться, включал свет и снова вздрагивал, завидев в зеркале чужое лицо. Слава часто не узнавал себя. За несколько лет он сменил столько масок, что память постоянно тасовала их между собой, всякий раз преподнося в зеркале не то, что он ожидал увидеть. Вячеслав тяжело прирастал к новым лицам. Стоило ему привыкнуть к одному — как на его месте уже сидело другое. Он ненавидел все, что имело отражение. Каждый раз подходя к зеркалу, Слава надеялся найти на его поверхности свое настоящее лицо, то самое, что было с ним от рождения. Но встретить себя прежнего ему удавалось очень редко, такое происходило только в радужных снах: они ему полюбились больше всего на свете. Хотя после них он просыпался в еще более подавленном состоянии, чем после кошмаров.

Прежде, до того, как он отказался от родного лица, Вячеслав не боялся умереть, теперь же все изменилось. Его по-прежнему не страшила смерть, но его пугал Собиратель, особенно — неизбежность стать частью того, что непонятно как выглядит.

Марина на страдания и терзания мужа отвечала одной фразой: «Ты знаешь, как с этим покончить, осталось только плюнуть на принципы и решиться». Сама она уже давно была готова к активным действиям и только ждала, когда фобии Вячеслава изведут его, и он согласится сделать то, что было написано в инструкции Саньки.

Вячеслав закончил мыть пол, сел на край кровати отдышаться после усердной работы и ненадолго замер, бессмысленно пялясь на волнистые кляксы воска в ведре. Мысли, ранее живые и горячие, как расплавленная свеча, застыли на месте, превратившись в твердый желтовато-бежевый пласт. Немного погодя он перевел взгляд на зеркало, и сердце подпрыгнуло в легком испуге. Новое лицо только начинало прирастать к потрепанному сознанию, и память снова отказывалась запоминать незнакомца как своего нового хозяина.

Он поднялся, отнес ведро и тряпку в ванную и пошел на кухню, где Марина уже прибралась и накрывала на