без употребления, ибо мне было нечего сказать, кроме уже сказанного. Он явно готовился вступить в Александрию и захватить мои сокровища, прежде чем я успею их уничтожить.

От слепящего света и жары у меня кружилась голова, но я заставила себя остаться на месте.

«Темноты и прохлады хватит в мавзолее, – напомнила я себе. – Наполняй себя солнцем, пока есть возможность».

Разумеется, мы получали донесения о продвижении врага. Гонцы один за другим галопом прибывали с депешами: «Он в Дафне… пересек канал Нехо после Горьких озер… прибыл в Гелиополис…»

Гелиополис. Он уже миновал этот город и переправился через Нил. Нас разделяло совсем небольшое расстояние.

Он шел во главе семи легионов, но Агриппы с ним не было: на сей раз Октавиан так уверовал в собственную удачу, что решился наступать без своей правой руки. Что за чудовищная ирония: он двигался тем самым путем, каким когда-то проследовал Цезарь, чтобы защитить меня и спасти Александрию. Правда, Цезарь совершил марш незаметно и застал противника врасплох, а обо всех перемещениях Октавиана мы были осведомлены даже слишком хорошо.

Десять дней назад его видели в Теренуфе, на Канопском рукаве Нила, а вчера – в самом Канопе.

Очень быстрый марш. Даст ли он войскам отдых перед последним броском? После безостановочного долгого перехода из Рафии его люди устали, а он не мог не знать, что битва за Александрию будет яростной.

Мы имели четыре римских легиона, обученных египетских солдат, чтобы сформировать пятый, и внушительные кавалерийские силы. Антоний разместил египтян на стратегически важных объектах внутри города, а римлян вывел за восточные врата Солнца навстречу Октавиану. Сейчас, пусть и с опозданием, к Антонию вернулся его воинский дух, словно задремавший Марс пробудился и благословил своего былого любимца. Он усиленно взялся за оборону города и подготовку войск с того самого момента, как Октавиан захватил Пелузий.

Что-то замаячило на горизонте… Корабли? Я прикрыла глаза ладонью и всмотрелась, напрягая взор, но неясный объект как появился, так и исчез. Возможно, я просто уловила боковым зрением промелькнувшую чайку. Восточный горизонт с моего места не просматривался.

Все было готово. Детей научили, что и в каких случаях делать, они укрывались в дальних покоях дворца. Мардиан, Олимпий, Хармиона и Ирас получили последние указания. Я старалась не упустить ничего, вплоть до мельчайших деталей.

Правда, я надеялась, что у нас остается шанс на лучшее. У нас имелись основания рассчитывать не только на спасение, но даже на победу. Октавиан ведет в бой усталую после тяжелого перехода и раздосадованную задержкой жалованья армию; их ждет сражение на чужой, незнакомой земле, под его собственным командованием. Как военачальник, он значительно уступал восстановившему боевой настрой Антонию, а наши полные сил солдаты защищали собственный город.

В руках я держала букет летних цветов. Они увяли от зноя, а я вытаскивала их по одному, бросала со стены вниз, в набегавшие волны, наблюдая за медленным падением. Маленькие цветные пятнышки танцевали на поверхности, составляя мозаику.

Послышались тяжелые шаги. Антоний появился из-за поворота лестницы, преодолевая по две ступеньки зараз, в тяжелых доспехах и с мечом.

– Он здесь! – объявил мой муж. – Только что доложили. Движется со стороны Канопа. Торопится, гонит людей форсированным маршем. Значит, они подойдут к городу и встанут лагерем до заката.

Плюмаж на шлеме качнулся, а забрало не позволяло заглянуть Антонию в глаза. Но голос его звучал молодо и решительно.

– Мне ничего не видно, – сказала я.

– Скоро увидишь движущееся облако пыли: оно поднимается из-под конских копыт. Его кавалерия опережает основные силы примерно на милю: конный авангард выполняет роль разведки. Но мы атакуем их прежде, чем они успеют найти место для лагеря.

– Как, сейчас?

Я не ожидала такого. Может быть, завтра днем… В моем сознании укоренилось преставление о битве как о масштабном, хорошо организованном сражении.

– Застигнем его врасплох и разгромим авангард, – заявил Антоний, похлопывая по мечу. – Ах, как хорошо снова заняться настоящим делом!

Он поглаживал оружие, как любимого щенка, на время заброшенного.

– А что нам здесь делать? – спросила я.

Мне предстояло подготовить мавзолей, собрать детей… О боги! Неужто все начнется прямо сейчас, посреди этого знойного неподвижного дня? Сдвинется, и это движение станет необратимым. Ничего уже не вернуть, как не водворить на место скользнувшие по каменным пазам и закрывшиеся двери гробницы!

– Моли богов даровать нам удачу! – сказал он, взяв мои руки в свои. – Они к тебе прислушаются.

Я смотрела на его загорелое лицо, но глаза Антония оставались невидимыми в тени шлема.

– Поцелуй меня, – неожиданно попросила я.

Мне вдруг показалось, что отпустить его без поцелуя – дурной знак.

Антоний быстро наклонился и прикоснулся ко мне губами, но мысли его витали далеко.

– Ну прощай, – сказал он.

И только? Вроде бы все как положено, но мне такое прощание показалось скомканным.

– Прощай, – эхом отозвалась я, провожая взглядом его развевающийся плащ, когда он повернулся и поспешил вниз по ступеням.

Я вцепилась в мраморный край парапета и не могла сдвинуться, не могла оторваться от него, чтобы заняться необходимыми делами.

Надо приводить все в движение.

И тут я увидела на горизонте грязное пятно. Корабли приближались. Безветрие не остановило флот Октавиана, шедший на веслах.

Итак, десятый свиток, за который я только что принялась, будет последним. И это правильно. Числу десять присуща своя магия – не столь сильная, как у семерки, тройки или дюжины, но достаточная, чтобы вместить мою жизнь. У человека десять пальцев, вынашивание плода длится десять лунных месяцев, египетская неделя состоит из десяти дней. Исида в Филах посещает Осириса на его острове каждые десять дней. И все люди выделяют число сто – десять раз по десять.

Я позаботилась о тебе, десятый свиток, как и о твоих девяти братьях. Я буду заполнять тебя до тех пор, пока сохраню способность и возможность писать. Ну а если мои предчувствия и страхи окажутся напрасными и я переживу этот жаркий неподвижный день – тогда со временем может появиться и двадцатый свиток.

Мучительно тянулись часы. Капала вода в клепсидре. Давно миновал полдень, на землю легли длинные тени, а я все сидела, ждала и, чтобы не сойти с ума от ожидания, заполняла этот свиток.

Мардиан был со мной, но напрасно считается, будто чье-то сочувствие облегчает ожидание: ждать вдвоем еще нестерпимее.

Когда он взял меня за руку, я вдруг почувствовала что-то необычное и не сразу сообразила, что именно.

– Мардиан, – сказала я, когда до меня дошло, – да ты снял все свои перстни!

Ведь он никогда не