— Вижу, Герхильд, ты делаешь всё возможное, чтобы чувства, что сейчас испытываешь ко мне, стали взаимными.

Он ничего не ответил. Только усмехнулся чему-то и, знаком подозвав стражника, велел проводить Её Лучезарность. Потому что сама Лучезарность может ненароком заплутать в коридорах замка.

Из последних сил сдерживая слёзы, рванула прочь, слыша за спиной быстрые шаги провожатого. До самого вечера занималась тем, что выдумывала, куда бы послать Его Гадство. Интересное, как оказалось, занятие. И даже подарок Герхильда — прибывшая на закате Мабли — не смог потушить полыхавшее в душе пламя.

Но хотя бы со мной теперь была верная служанка. Та, которая в отличие от Ледяного, меня поддерживала и понимала.

— Вот так, почти готово. — Мабли закрепила эннен и бережно расправила вуаль, молочной дымкой окутавшую головной убор. Отошла на пару шагов, желая полюбоваться результатами своих стараний, и восхищённо выдохнула: — Ах, Ваша Лучезарность, мне кажется, после замужества вы стали ещё краше!

— Давай лучше не будем о наболевшем, — мягко напомнила девушке.

Со вчерашнего дня моя теперь уже старшая камеристка пребывала на седьмом небе от счастья. Нет, жизнь в доме бургомистра её вполне устраивала и хозяйка, по словам Мабли, попалась замечательная. Щедрая и совсем не требовательная. Но Мабли всё равно скучала. По службе при дворе, по эсселин Сольвер (я не стала уточнять, по которой), по Снежку. Имя Леана в разговоре ни разу не прозвучало, но судя по тому, как они сегодня с утра шептались, едва друг к другу не прижимаясь, уверенные, что никто их не замечает, по юному пажу Мабли скучала в первую очередь.

Единственное, что омрачало радужное настроение девушки — это известие о смерти Блодейны и тревога за будущее Сольверов.

— А вдруг Его Великолепие решит их наказать?

— Пока что Его Бессердечие наказывает исключительно меня, — приложила к груди сапфировое ожерелье со струящимися в ажурной оправе каменьями. Оно идеально подходило к платью из тёмно-синего бархата и колпаку с вуалькой. — Эррол Ритерх до сих пор знать не знает, что я не настоящая Фьярра, поэтому его вроде как не за что наказывать. Если верить старейшинам, это страшная государственная тайна.

— Но ничто не мешает Ледяному по-тихому разобраться с Его Светлостью, — весомо заявила девушка и ловко справилась с застёжкой украшения. После чего потянулась к раскрытому ларцу, в котором хранились сапфировые серёжки-грозди из того же комплекта.

Если честно, меня судьба Сольверов тоже тревожила. Не то чтобы я переживала за князя… Но к дочерям его (всем, кроме Фьярры) испытывала искреннюю симпатию. Надеюсь, Герхильду хватит ума и сострадания (впрочем, в последнем сомневаюсь) пощадить ни в чём не повинных алиан, нуждающихся в опеке отца.

Не прошло и часа, как я была готова к праздничному мероприятию, которое по традиции устраивалось в честь окончания затворничества ари. Будет пир, бесконечные тосты — за меня и ледяного диктатора — а также песни, пляски и шумные пожелания долго царствовать, жить не тужить и как можно скорее подарить империи кронпринца, а тому много-много братиков и сестричек. Щекотливая при сложившихся обстоятельствах тема.

Придётся полвечера торчать за пиршественным столом, улыбаться и делать вид, что всё у нас с Герхильдом расчудесно. А вторую половину сидеть рядом с тальденом на троне и смотреть, как водят хороводы придворные.

Тоже притворяясь. Что я счастлива. Что я Фьярра. Продолжать играть навязанную роль. Теперь навязываемую мне Скальде и советом старейшин.

Последние с утра пораньше заявились всей своей братией. Дружно распяли меня взглядами, после чего принялись методично вдалбливать, что должна держать язык за зубами.

— Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы по Адальфиве пошли слухи о возможности перемещении душ между мирами. Представьте, что тогда начнётся! — жестикулируя, словно дирижёр в оркестровой яме, озвучивал прописные истины мой горячо «любимый» старейшина Тригад. — Каждый второй, если не первый, маг пожелает попробовать, рискнуть, поставить на кон всё, лишь бы приподнять завесу мирозданья. Нам не нужны волнения и нелепые смерти.

— Согласна. Поэтому я и не собиралась ничего никому рассказывать.

— Но наш долг всё же предупредить вас, Ваша Лучезарность, — произнёс советник с таким видом, словно не поверил ни единому моему слову.

— Что ж, вы выполнили свой долг и теперь с чистой совестью можете возвращаться к делам государства. Не смею больше задерживать и отнимать у вас, господа, бесценное время, — попрощалась максимально вежливо, намекая, что магам не стоит задерживаться.

Перед тем как уйти, старейшины поклонились. Но поклонились с таким видом, словно этим действием оказывали мне величайшее одолжение, а изображать тут реверансы и книксены по-хорошему следовало фальшивой императрице. В идеале — в ногах у магов валяться, бить себя в грудь и слёзно заверять, как сильно раскаиваюсь.

Все как-то дружно позабыли, что режиссёром и постановщиком всего случившегося выступала морканта, а я была подневольной актрисой. Куклой на шарнирах, которую при помощи шантажа дёргали за ниточки.

От старейшин и узнала, что вечером состоится скромный сабантуйчик для придворных. Человек на сто — не больше. Меня настоятельно попросили выглядеть и вести себя надлежаще статусу Лучезарности, после чего наконец удалились с высоко поднятыми головами.

Остаток дня провела за общением с фрейлинами и подготовке к пиршеству. Ближе к вечеру «топ-модели» сменили наряды на более яркие, затканные экзотическими птицами и райскими цветами, богато расшитые серебром и жемчугом. Головные уборы, как и платья, тоже сверкали. Но ярче всего сияли глаза девушек. Для каждой это был первый бал при дворе императора. Первая возможность себя показать и на других посмотреть. Заценить благородных эрролов, не обременённых узами брака, и наметить для себя потенциальных кандидатов в избранники.

В сопровождении разряженной свиты я отправилась в Аметистовую залу, получившую такое название из-за старинных гобеленов, на которых были вытканы лавандовые поля под закатным небом, и витражей, в узорах которых преобладали сиреневые и фиолетовые оттенки.

Этот зал был меньше тронного, но ничуть не уступал ему в роскоши. Длинный стол расположился между двумя рядами колонн, подпиравших стрельчатые своды. Кованые люстры пламенели зажжёнными свечами, и над тяжёлыми канделябрами пугливо трепетали язычки пламени, выхватывая из вечернего полумрака многочисленные яства, дразнящие своими видом и запахами.

Моё появление придворные встречали стоя. В тишине, нарушаемой редким шёпотом. Я шла под аккомпанемент из стука собственных каблуков. Руки, сжимавшие ткань платья, дрожали и покрывались испариной. Весь вечер и добрую половину ночи провести бок о бок с Герхильдом и при этом оставаться пай-девочкой — испытание не для слабонервных. А у меня нервы в последние время как раз-таки очень… слабые. Как растянувшиеся струны гитары, на которых так любит играть Скальде.