Полномочия Верховного правителя во многом были определены по аналогии с российским дореволюционным законодательством. Согласно статье 47-й Свода основных законов, «Правителю Государства полагался Совет Правительства; и как Правитель без Совета, так и Совет без Правителя существовать не могут». По статье 48-й правитель назначал по собственному выбору членов Совета. Компетенция Совета Правительства включала «все без изъятия дела, подлежащие решению Самого Императора и все те, которые как к Нему, так и в Совет Его вступают», то есть – определение направления внутренней и внешней политики (статья 50-я). При обсуждении тех или иных вопросов «Правитель имел голос решительный» (статья 51-я). По «Конституции 18 ноября 1918 г.» законодательная власть и законодательная инициатива «совокупно» осуществлялись Верховным правителем и Советом министров. Совмин проводил предварительное обсуждение всех законов, и без его санкции не мог вступить в силу ни один правовой акт: «Все проекты законов и указов рассматриваются в Совете министров». При этом Верховный правитель имел право «абсолютного вето» – без его подписи ни один закон не мог вступить в силу: «И по одобрении их (законов. – В.Ц.) оным (Советом министров. – В.Ц.) поступают на утверждение Верховного Правителя» (ст. 4 «Положения»). Совмин (en corpore) заменял Верховного правителя в случае его «отказа от звания», «долговременного отсутствия», «тяжкой болезни или смерти». Этим, собственно, и ограничивались полномочия Совета министров, в сущности – не такие и ограниченные, если принять во внимание его право «законодательствовать»[48]. Позднее, осенью 1919 г., стремление разграничить законодательные и исполнительные полномочия станет главной сутью т. н. «административной перестройки» правительства. По существу, Совет министров выполнял «двоякую роль». «Исключительные обстоятельства (Гражданская война. – В.Ц.) принудили его принять на себя роль суррогата законодательной палаты», тогда как в основном Совмин, осуществляя исполнительную власть, выступал «в качестве высшего административного органа, призванного к объединению и согласованию деятельности различных ведомств». В действующей конституции подчеркивалось, что «осуществление Верховной власти принадлежит Верховному Правителю совместно с Советом министров».

Постановлением 1-го Департамента Правительствующего Сената, принятого после присяги А. В. Колчака как Верховного правителя и присягнувших после него членов Совета министров, определялся статус Российского правительства как единственного общегосударственного органа управления. Во всех текстах присяги мотив верности государству (уже не государю) выдвигался на первое место. Вот слова одобренной Советом министров и утвержденной Сенатом присяги самого Колчака: «Обещаюсь и клянусь перед Всемогущим Богом и Святым Его Евангелием и Животворящим Крестом быть верным и неизменно преданным Государству Российскому как своему отечеству. Обещаюсь и клянусь служить ему по долгу Верховного Правителя, не щадя жизни моей, не увлекаясь ни родством, ни дружбой, ни враждой, ни корыстью и памятуя единственно о возрождении и преуспеянии Государства Российского. Обещаюсь и клянусь воспринятую мною от Совета министров верховную власть осуществлять согласно с законами Государства до установления образа правления свободно выраженной волей народа. В заключение данной мной клятвы осеняю себя крестным знамением и целую слова и крест Спасителя моего. Аминь».

Текст присяги, принесенной наличным составом Совета министров, переданный затем для принятия гражданскими чинами, а также служащими земского и городского самоуправлений, также утверждал: «Обещаюсь и клянусь перед Богом и своей совестью быть верным и неизменно преданным Российскому Государству как своему отечеству. Обещаюсь и клянусь служить ему не щадя жизни моей, не увлекаясь ни родством, ни дружбой, ни враждой, ни корыстью и памятуя единственно о возрождении и преуспеянии Государства Российского. Обещаюсь и клянусь повиноваться Российскому Правительству, возглавляемому Верховным Правителем, впредь до установления образа правления свободно выраженной волей народа. В заключение данной мной клятвы осеняю себя крестным знамением и целую слова и крест Спасителя моего. Аминь». Аналогичные слова содержались и в тексте присяги военнослужащих: «Единой властью Временного Всероссийского Правительства Верховного Правителя и Верховного Главнокомандующего Адмирала Колчака». Показательно и «клятвенное обращение», ставшее аналогом присяги «для гражданских лиц»: «Обещаюсь и клянусь в том, что хочу быть верным подданным и неизменно преданным Российскому Государству. Обещаюсь и клянусь исполнять законы Государства Российского и повиноваться Российскому Правительству, ныне возглавляемому Верховным Правителем». Слова присяги подчеркивали временный характер власти – «впредь до созыва Национального Учредительного Собрания». Принесение присяги происходило по порядку, принятому в Российской империи: в православных храмах, мечетях или костелах. Члены Совета министров, сенаторы и Верховный правитель приводились к присяге Высокопреосвященнейшим Архиепископом Омским Сильвестром.

Характерна и корректировка существовавшей еще в Российской империи «подписки, отбираемой от всех военнослужащих при зачислении их в состав Российской армии». Она давалась «независимо от принесения общеустановленной присяги на верность службы Государству Российскому, возглавляемому единой властью Временного Всероссийского Правительства Верховного Правителя и Верховного Главнокомандующего Адмирала Колчака». Военнослужащий давал «торжественное обязательство», что на все время службы он будет «строго соблюдать существующие военные законы и уставы, а также и те, кои будут введены в действие во время нахождения на военной службе». Печальный опыт «демократизации армии» 1917 г., забвения принципа «армия вне политики» отразился в следующих обязательствах: «Не входить в состав и не принимать участия в каких бы то ни было союзах, группах, организациях (в том числе масонских), товариществах, партиях и т. п., образуемых с политической целью», «не принимать какого-либо участия в противоправительственной агитации и пропаганде»; «не произносить публично речи и суждения политического содержания», «не принимать непосредственного участия и не присутствовать на каких-либо сходках, митингах или манифестациях без разрешения своего непосредственного начальства»; «не участвовать без разрешения своего непосредственного начальника в каких-либо чествованиях, носящих публичный характер», кроме того, «не состоять на службе в городских, земских, общественных и частных учреждениях и предприятиях», «не заниматься литературной работой и сотрудничеством в повременной печати». Что касается «начальства», то здесь «Подписка» отмечала обязательство «для поддержания дисциплины и авторитета начальников никогда и нигде не осуждать их действия, а наоборот, всегда и всеми силами способствовать поддержанию их авторитета». С одной стороны, подобные ограничения по военной службе были вполне оправданны с точки зрения недопустимости всего, что может помешать армии выполнить свой долг восстановления единой российской государственности. С другой – в условиях Гражданской войны, вызванной политической борьбой, отказ от «участия в политике» мог приводить к определенной самоизоляции военных, к проблемам в понимании того, как нужно «обустраивать Россию», как должны работать «гражданские власти». Так или иначе, но обращение к «дореволюционному» опыту организации армии достаточно показателен[49].