Гневный пассаж Марины, кажется, совсем не обидел Дурманова, или он хорошо притворялся. Закончив вытирать руки, продюсер спрятал платок в карман и сказал:

— Общаться с вами чрезвычайно занятно. У вас цепкий ум, вы начитанны, да и с логикой все в порядке. О внешности я уже и не говорю. Вы могли бы работать на телевидении.

— Полегче! Полегче! — немедленно встрепенулся молчавший до этого Калачников. — Совращение малолетних преследуется в уголовном порядке!

— А ты что, ее дедушка? — не спустил ему Дурманов. — Никогда бы не подумал, что ты заботишься о нравственности подрастающего поколения.

Слово «дедушка», безусловно, было из арсенала запрещенных приемов — недвусмысленный намек на заметную разницу в возрасте у Петра и Марины.

— Я привел ее в этот бордель, а значит, несу за нее полную ответственность, — с улыбкой парировал Калачников.

В этом вроде бы легком пикировании, праздном трепе вдруг почувствовался злой нерв. И если бы у Калачникова спросили, зачем он полез в бутылку, Петр вряд ли смог бы дать вразумительный ответ. Он не имел на свою спутницу никаких прав, и ограждать ее от других мужчин было просто глупо. Но еще глупее было в его положении ссориться с генеральным продюсером канала, от которого зависело практически все. Тем не менее Петр ясно дал понять Дурманову, что здесь он не уступит.

Возникшее напряжение разрядила Волкогонова, причем сделала она это самым простым и естественным образом.

— Ну что ж, мне действительно пора, — сказала она и обратилась к Калачникову: — А вы идете?

— Конечно, — подтвердил он.

— Надеюсь, мы еще увидимся. Заходите при случае, — слегка кланяясь, любезно осклабился Дурманов.

И пока Петр и Марина шли к выходу из студии, продюсер смотрел им вслед с недоброй улыбкой на лице.

Чтобы добраться от телецентра до дома Волкогоновой, надо было пересечь практически всю Москву, строго с севера на юг. Для любого автомобилиста это было непростым испытанием, так как даже поздним вечером дороги в городе были перегружены — композитор Дереза знал, о чем говорил. Петр и Марина ехали почти полтора часа, и большую часть этого времени они провели в напряженном молчании.

Калачников все еще переживал свою стычку с генеральным продюсером, понимая, что она дорого ему обойдется. Этот молодой, сухощавый, самоуверенный хлыщ, два года назад свалившийся на голову всем сотрудникам канала НРТ, уже успел сломать судьбы многим людям. И хотя официально чистка коллектива осуществлялась под девизом творческого обновления, создания новых, оригинальных программ, все понимали, что Дурманов просто убирает неугодных. Сукин сын действовал нагло, изощренно жестоко и, кажется, даже получая удовольствие от своих действий, как хирург-садист, отрезающий людям руки, ноги без особой на то необходимости.

Волкогонова тоже была не в своей тарелке. Несмотря на вроде бы шутливый обмен колкостями между Калачниковым и Дурмановым, Марина поняла, что присутствует при серьезной схватке двух самцов и что сцепились эти мужики именно из-за нее. Женщины такие вещи чувствуют очень тонко, их интуиция оттачивалась веками. Догадывалась Марина и о том, что Калачников теперь может серьезно пострадать, и его бесшабашный поступок смущал ее.

В Средние века победителям рыцарских турниров дамы отдавали руку и сердце. Современных же женщин глупыми, безмозглыми выходками уже не очень-то и впечатлишь, но все же Волкогоновой захотелось хоть как-то поддержать Калачникова, хотя бы чуть-чуть приподнять ему настроение, показать, что она на его стороне. Марина долго не знала, как конкретно это сделать, пока на одном из светофоров Петр едва не врезался в багажник остановившейся перед ним машины.

— Вы думаете, в ней сидит ваш продюсер? — поинтересовалась она, кивая вперед.

Калачников, еще секунду назад представлявший собой комок нервов, гранату с выдернутой чекой, громко засмеялся и наконец-таки немного расслабился.

— Чертов выскочка! — ругнулся он. — Я его просто не переношу!

— А он вас?

— Это единственное, что нас роднит…

И хотя после этого Петр и Марина опять не разговаривали, их молчание было уже совсем другим — дружелюбным, что ли, и вполне комфортным.

На углу громадного, днем серого, а сейчас темного дома Волкогоновой Калачников притормозил. Именно здесь он всегда встречал ее и именно сюда привозил после своих танцевальных репетиций.

— Уже поздно, идти домой мне будет некомфортно, — сказала она. — Пожалуйста, подвезите меня к подъезду.

— Не вопрос. Только знать бы к какому… — пошутил Калачников.

— Сверните во вторую арку, а потом направо и до конца здания.

Он в точности выполнил все ее указания. Когда «мерседес» остановился, Волкогонова попрощалась и открыла дверь.

— Марина! — вдруг окликнул ее Петр.

— Что? — повернулась она, уже ступив одной ногой на тротуар.

— Можно, я ненадолго загляну к вам? — попросил Калачников. — Буквально на пять минут. Что-то я не в своей тарелке, а вы действуете на меня успокаивающе.

Волкогонова замерла, что-то обдумывая, но потом все же улыбнулась:

— Хорошо, пойдемте…

На доисторическом, жестко лязгнувшем металлической дверью лифте они поднялись на третий этаж. Как и ожидал Калачников, в этих старых, в стиле советского ампира домах были очень высокие потолки. Чтобы сменить перегоревшую лампочку, здесь недостаточно было стула, а требовалась стремянка. Неожиданным для Петра оказалось лишь то, что, когда они зашли в квартиру Волкогоновой, он увидел, что свет в прихожей и в просматривавшейся дальше гостиной был включен. Но вскоре все прояснилось: на звук их голосов откуда-то из глубины появилась невысокая, полненькая, круглолицая девушка в джинсах и мешковатом, вручную связанном свитере — по виду студентка.

— Как дела? — спросила у нее Волкогонова, сбрасывая туфли и босиком проходя в гостиную, а оттуда еще куда-то.

— Все нормально, спит, — бросила ей вслед незнакомка, не отрывая глаз от Калачникова.

Несомненно, она узнала Петра и теперь глуповато улыбалась ему, кокетливо сцепив руки за спиной. Впрочем, это была обычная реакция дам на его появление. Известный, успешный, богатый мужчина мгновенно вызывал у них течку, о чем они ему давали знать всеми возможными способами, порой даже выходившими за рамки приличий.

Что же касается Калачникова, то он был слегка озадачен. Судя по коротким фразам, которыми на ходу обменялись молодые женщины, в квартире находился кто-то еще, и этот кто-то уже почивал, хотя было еще не поздно. Но к какому-либо конкретному выводу он не успел прийти, так как Волкогонова опять появилась в прихожей.

— Что же вы здесь стоите? Проходите, — сказала она Петру и обратилась к пухленькой девушке: — Танечка, ты можешь идти, спасибо.