– Нет.

Тяжелое лезвие палача упало на землю. Моя рука не дрогнула.

– Ой, о чем это я?

Она попыталась улыбнуться, но ей этого сделать не удалось.

– Конечно же это невозможно, я совсем выжила из ума. Может, вам принести еще чаю?

– Спасибо, но я откажусь.

Ком подступил к горлу, мне не хотелось больше пить ее чай.

– А как вы назовете свою книгу?

– «Души погибших цветов».

Юлия внимательно посмотрела на меня. И в какой-то момент я увидел в отражении ее глаз свое собственное презрение. Так, спокойно. Нужно выходить из роли! Это всего лишь выдуманный текст.

– Красивое название. Но почему именно «цветов»?

– Ведь от какой-то неизвестной чумы вымрет все человечество, но только не цветы, – я и сам не ожидал от себя такой фразы.

– Идеальный мир, – улыбнулась она, словно прочитав мои мысли».

Мне нужно было срочно выходить из своей книги, я начал поддаваться своим эмоциям, а как говорил Эн Ронни – это может трагично для меня закончиться.

«– Юлия, я вас оставлю ненадолго. Мне нужно подышать свежим воздухом, я вернусь буквально через несколько минут и мы продолжим.

– Хорошо.

Я встал со стула и направился в прихожую, даже не взглянув на спящего человека, лежавшего все это время в одной комнате с нами.

– Так кто, вы говорите, дал вам мой адрес?

– Я не говорил, – бросил ей в ответ и поспешил на улицу».

– Габриэль…

Эн Ронни дергал меня за плечо.

– Я уже пять минут не могу до тебя достучаться, ну и самоотдача, скажу я тебе. Будь предельно осторожен, мой друг, ты играешь в опасные игры, ведь если рукопись поглотит тебя, то в один момент ты не сможешь вернуться назад! Одна радость – в сумасшедшем доме всегда лето.

– Эн, у меня получилось!

Внезапное счастье охватило меня.

– Я сделал все, как ты сказал, и произведение открылось для меня по-новому.

– Я искренне рад, Габриэль. Но тебе стоит отвлечься на время. Безумие – это не всегда признак мастерства, как считают псевдохудожники; истинное мастерство – это контролировать свое сумасшествие и выплескивать его только на холст, а не на свою жизнь. Реальность, она требует трезвости, четкости и ясного ума. Поэтому я не разделяю мнения, что необходимо употреблять алкоголь, наркотики и другие психотропные вещества во имя искусства. Многие стесняются своего таланта, словно они совершают некое преступление против мира бездарного, а оттого опьяняют свой рассудок, и получают от этого удовлетворение. Истинный гений никогда не станет оправдывать свой дар, – он с интересом смотрел на мою рукопись, – твой чистейший рассудок одурманиваю только я, но это не смертельно, если в умеренных дозах.

Эн Ронни хитро улыбнулся.

– Собирайся, Габриэль, я хочу, чтобы ты взглянул на себе подобных.

Час назад.

– Алло, Роберт?

– Слушаю!

– Это Эн Ронни. У меня появилась к тебе необыкновенная просьба, я бы сказал больше – увлекательная. Мне нужно, чтобы ты устроил грандиозное представление для моего друга – показал себя во всей красе, так сказать. Ведь он в какой-то степени тот, кого ты больше всего ненавидишь, он Мастер, но только не кисти, а пера. А потому я позволяю тебе продемонстрировать казнь, чтобы он прочувствовал каково это – стоять на твердой земле, а спустя несколько минут провалиться в Геенну Огненную и навсегда лишиться своего имени. Я знаю, Роберт, это доставит тебе удовольстие. Я хочу, чтобы он дрожал от страха, мне нужно увидеть, насколько силен его дух.

Собеседник засмеялся.

– Хорошо, Ронни, приводи своего мальца сегодня к вечеру в галерею Донны. Но будешь мне должен.

– Я никому ничего не должен, Роберт!

Эн Ронни повесил трубку и стал наблюдать, как увлеченно Габриэль погружался в свою работу.

* * *

Было около четырех, когда мы с Эн Ронни вошли в центральную галерею. Как выяснилось, мой друг не увольнял своего прежнего кассира, а лишь дал ему заслуженный отпуск, потому его книжный работал во время нашего отсутствия.

Мы вошли в первую залу, там были высокие потолки метров четырех, а то и вовсе пяти. Я поднял голову, и у меня появилось ощущение, что мы находимся в храме. Святыня признанных душ.

– Ну как, Габриэль, тебе нравится здесь?

– Не то слово, – признался я.

В воздухе стоял аромат каких-то благовоний, это придавало лепнине образ таинства и покоя.

– Это лишь первая зала, – начал Эн Ронни, – ты сейчас смотришь на Пьетро Либери и его произведение «Спящий Эндимион».

На этой картине был изображен полуобнаженный мужчина, лежащий на простыне, а сбоку от него ангел-младенец держал собаку за нос.

– Барокко. Италия, – подвел итог Эн.

Я приблизился, чтобы прочитать название. Дословно, как он и сказал.

Он пропустил две картины, они показались ему не интересными, и встал напротив изображения женщины, которая прикрывала свои ноги белой простыней.

– Матисс, – сказал он. – «Обнаженная женщина».

И улыбнулся про себя.

– А это произведение, думаю, тебе знакомо.

Я отрицательно покачал головой.

– Клод Моне. «Сена в Руане». Ты и вправду никогда не слышал о нем? Это ведь один из основателей импрессионизма.

Я хотел спросить, что это, но передумал.

– Хм, вот эту картину ты наверняка знаешь, Габриэль, – он подошел к очередному творению.

Я почувствовал себя дураком. И опустил глаза.

– Это же Ван Гог. Его картина «Воспоминание о саде в Эттене».

Я слышал об этом художнике и решил поделиться с Эн:

– Он отрезал себе ухо.

– Верно, мой друг. Одни утвержают, что он сам это сделал, а другие, что это ухо отсек его друг Гоген в пылу ссоры. Как важно вовремя избавиться от лишнего уха, глядишь, и это войдет в историю.

Мы подошли к концу зала.

– Это произведение знают все, но я не был бы удивлен, услышав от тебя отрицательный ответ. Итак, кто это?

Я довольно улыбнулся.

– Леонардо да Винчи. «Тайная вечеря».

– Браво, Габриэль, а кто эти люди, собравшиеся возле Христа?

– Это его ученики.

– Верно. А не скажешь ли ты, что они обсуждают за трапезой?

Я почувствовал себя троечником на школьной скамье.

– Не знаю.

– …и когда они ели, сказал: истинно говорю вам, что один из вас предаст меня.