ним в другой город. Но этот раздел был как бы запасным, и детали его Букварев не разрабатывал. Он пока что мысленно перебирал параграфы первых разделов, опасаясь, не упустил ли что-нибудь важное. Получалось, что предусмотрено вроде бы все, и Букварев со вздохом признался себе, что разрушать семью ему будет тяжело. Все же Люба — очень хорошая мать. Не случайно любил он ее много лет. И каково ей будет пережить все то, что намечает он?! Как отнесется ко всему этому Генашка? Трудно сказать. Ясно только, что для всех это будет огромное горе, душевная травма на всю жизнь. Свет померкнет у них в глазах. Или не так уж это страшно? Разводятся же другие. И немало. И тут ничего не поделаешь. Так складываются обстоятельства, которые сильнее людей. Такова жизнь.

Букварев десятки раз мысленно спрашивал себя, действительно ли влюбился он в Надю? И ответ был один: да, и от этого никуда не денешься. Ему даже как-то нравилось сознавать, что он любит. Влюбленность бодрила и веселила его. Он нисколько не сомневался, что Надя, такая чуткая, умная и добрая, обязательно полюбит Генашку и будет заботиться о нем не меньше Любы. И Генашка полюбит новую маму. Ему казалось, что для Нади будет даже лучше получить сразу такого большого сына: не надо ей будет переживать тревожные месяцы беременности, страх перед неминуемой болью, не будет у нее бессонных ночей и бесчисленных пеленок, требующих ежедневной стирки. Она получит сразу шестилетнего прекрасного мальчишку, человека почти самостоятельного!

Домой Букварев заявился в самом радужном настроении, даже напевал что-то. Люба встретила его в прихожей, но близко не подошла. Она поглядела на его пустую корзину, на его праздничное лицо, улыбнулась и сказала необидно:

— С таким грибником без забот.

— Зато отдохнул на славу! — задорно отозвался Букварев.

— И аппетит, наверное, нагулял, — сказала Люба и пошла на кухню.

— Нагулял, — подтвердил Букварев.

Одного Генашку, казалось, не устраивало, что отец опять явился без добычи.

— Папа, ты или не умеешь собирать грибы или обманываешь нас, — набычившись, хмуро проговорил он. — Другие приезжают с грибами.

— И у других, должно быть, не густо. Мало нынче грибов. В иных местах и совсем нет. Мы как раз в этакое место и попали. Такой уж выпал год, неурожайный. Так что не надо унывать, Генашечка. Никто тут не виноват, — утешающе говорил Букварев. Его больно кольнуло подозрение сына насчет обмана, но спрашивать об этом было страшновато. Бог весть куда мог завести такой разговор. Но Букварев ничем не выдал своей тревоги, чтобы не расстраивался Генашка еще больше, забыл о недобром своем предположении.

— А папа моего товарища сегодня привез почти полную корзину, — упрямо продолжал Генашка.

— А мы вот узнаем, куда он ездил, и в следующий выходной сами поедем туда.

— И меня возьмешь? — Генашка замер в тревожном ожидании. Умоляюще глядя в лицо отца, он одинаково был готов и возликовать и зареветь.

Целая галерея картин тотчас вырисовалась в воображении Букварева, и на каждой из них были он сам, Надя и вопросительно глядящий на них Генашка. Его слегка покоробило. Но отвечать сыну было надо, а не хотелось ни огорчать его отказом, ни радовать обещанием, которое вряд ли можно будет выполнить.

— Возьму, если будет хорошая погода и место в машине, — не сразу нашелся с ответом Букварев.

Генашка закуксился.

— Капризничать и ныть — не по-мужски, — упрекнул его Букварев и, не зная, чем можно утешить сына, неожиданно решился. — Если будешь вести себя хорошо, я тебе что-то подарю. Видишь, какой у меня красивый ножичек? Я могу дать его тебе насовсем. Я его в лесу нашел. Лесной ножик. С лесным ножом тебе обязательно повезет на грибы.

Букварев почему-то был уверен, что Надя и не вспомнит больше о ноже, коли не идет у нее с ума какой-то Юрочка. И вся эта сцена с кровью — девчоночье баловство, комедия, разыгранная ею для полноты впечатлений, для того, чтобы понаблюдать, как поведет себя новый ухажер, потешиться над ним. Или она хотела подчеркнуть этой сценой некую свою загадочность, оригинальность… В любом случае это пустяк, который надо выбросить из головы. А нож она отдала ему оттого, что он ей вовсе не нужен. Как говорят, не идет девчонке мужской нож со штопором. Ну, и еще она просто не упустила момента сделать Буквареву приятное, подарок, чтобы еще больше расположить его к себе, тем более, что представился такой случай.

Получив ножик, Генашка забыл обо всем на свете. Он с громким восторгом разглядывал его, затем принялся размахивать им, словно разил воображаемых врагов, и наконец помчался к матери, чтобы покрасоваться и перед ней.

— Не надо бы ему таких штук, — не одобрила поступок мужа Люба и даже опасливо поморщилась. — Теперь вот и гляди за ним, а то искромсает все, что попадется под руку, сам порежется.

— Ничего. Он мужчина, — успокаивал ее Букварев.

Люба осталась в тревоге, но отбирать опасную игрушку пока не стала. Она знала, какие долгие и горькие слезы проливал бы по ножу Генашка.

Видя недовольство жены, Букварев отошел от нее, чтобы не накалять страсти, повздыхал и задумался. Прежде всего о детях. Сейчас вот этот шестилетний карапуз фактически отобрал у него весьма драгоценную для него вещицу — Надин ножик. Да он еще подозревает отца в какой-то нечестности, а это значит, лишает его спокойствия. Неужели в семье уже что-то знают о его поведении вне дома и намерениях? Или только строят предположения? Все равно неприятно. Видимо, сам он дал повод для догадок. Оттого и Люба замкнулась, разговаривает с ним как-то не всерьез, пренебрежительно, а думы свои держит при себе и наверняка ни за что не выскажется первой. Такой уж она человек. Женская гордость, терпеливость. А Генашка уже спрашивает напрямую. Не одни грибы имел он в виду, говоря об отцовском обмане. Бр-р, как неловко слушать подобные вещи от малыша, сына, в собственной квартире! А ведь это только начало…

Да, недавно во всем примерный Букварев, пожалуй, обманывает. Обманывает их надежды на радость. Но и они делают, сознательно или бессознательно, то же