Пока еще какой урод не вылез из кустов.

Американец по моей команде ломанулся через дорогу как лось, я чуть отступил в сторону, давая ему проскочить через дверной проем. И как только он это сделал, поставил ему подножку и навел на него автомат.

– Салам алейкум.

Наверное, в темноте и с камуфлированного цвета шарфом на шее я походил на заправского джихадиста. Но говорил по-английски.

– Жить хочешь?

Американец соображал слабо – потому я врезал ему еще, слегонца, не в полную силу, а потом нацепил на него пластиковые одноразовые наручники. Так-то лучше.

– Ползи вон туда. И лежи, как дохлый.

Покончив с одним делом, я обратил внимание на то, что происходит на улице, – и вовремя. Бой между снайпером и боевой группой противника близился к концу, причем, как это следовало ожидать, – в пользу снайпера. По-другому вряд ли будет, если у вас нет тепловизора или танка. Дым и пыль от взрыва уже почти улеглись, кое-что было видно. Этим-то я и воспользовался, чтобы грохнуть совершавшего перебежку козла, – прямо через дым. Судя по тому, как упал, – готов. Воюют, а на фланг внимания не обращают, вот и результат.

Теперь остальных бы. Пока не они меня.

* * *

Для Этерли начало стрельбы тоже стало неожиданностью. Хотя жизнь научила его готовиться к любой дряни.

Когда взорвалось, он видел сам взрыв лишь частично – выстрелил в пулеметчика, потом еще раз. «СВД» была не слишком точной на предельных дистанциях, но позволяла компенсировать это сдвоенными выстрелами или стрелять, пока не попадешь. Кажется, попал – пулеметчик упал. Теперь была гребаная машина, он видел людей и видел оружие у них. Но пулеметчик занял у него время, и он ни в кого, похоже, не попал – в прицел он видел, как эти, в машине, экстренно эвакуировались, то есть сматывали удочки, пытаясь укрыться за машиной. В этот момент ожил проклятый ганнер. Он услышал свист пуль, они ложились почти точно, совсем рядом с ним. В прицел он поймал пулеметчика – теперь щит пулемета был повернут лицом к нему, была видна черная полицейская каска и злые вспышки ствола. Но теперь он сделал достаточно выстрелов, чтобы найти и запомнить правильную поправку. Первым выстрелом он попал в край щита, вторым – в голову пулеметчика. Он видел, как слетела каска и как брызнуло кровью: этакое почти невидимое бледно-красное облачко вокруг головы. Отвлекаться было некогда – кончились патроны, пришлось перезарядить винтовку. Пока он перезаряжал, там, на дороге, началось движение. Он увидел, как кто-то перебежал от «Тойоты» к горящему внедорожнику и исчез за дымом, потом он увидел движение у насыпи и понял: эти не хотят рисковать, они хотят перебраться низким профилем, «low profile», то есть скрытно. Как и многие другие дороги в этих местах, эта была насыпана и укреплена армейскими саперами, торившими дорогу к фронту. Поэтому насыпь возвышалась над местностью сантиметров на двадцать-двадцать пять и, прикрываясь ею, вполне можно было проползти.

Этерли открыл частый огонь по насыпи, пытаясь заставить противника отказаться от намерения перебраться за горящую машину. Если противник окажется там, то он сможет, прикрываясь дымом, продвинуться и дальше – до поселения и первых домов, куда ушел СО[18]. Нельзя допустить, чтобы они добрались до CO.

Этерли не думал о том, почему произошел взрыв, – просто он слишком часто видел, и видел своими собственными глазами, как по плану развивающаяся операция в несколько мгновений превращается в полное дерьмо. Все, что только остается, – минимизировать потери и пытаться как-то спасти то, что еще можно. Взрыв произошел потому, что он произошел, вот и все. И тех, кого он должен защищать, почти всех нет в живых, остался только один. И надо было попытаться вытащить его, а потом уходить.

Он попытался набрать номер CO – у них не было никакой связи, кроме мобильных телефонов, потому что на границе прослушивались все частоты. Номер был занят, но, пытаясь его набрать, он отвлекся и пропустил подачу: один из танго, скрывавшихся за машиной, проскочил опасный участок и залег. Теперь он сможет подняться к пикапу и взяться за пулемет – это очень хреново. Американский снайпер сделал лучшее, что он мог в такой ситуации, – «не заметил» прорыва, рассчитывая на то, что противник проявит неосторожность. Он клял себя последними словами за все – за то, что согласился работать без напарника, за то, что пошел на неподготовленную операцию, за то, что вообще связался со всем этим. Но все было как было, и дело надо было дорабатывать. Он открыл огонь по насыпи, вслепую, рассчитывая, что пули кого-то поразят хотя бы вскользь или заставят запаниковать.

* * *

Надо сказать – я обделался.

Когда этот хрен с горы открыл пулеметный огонь по дому, я подумал – все, приплыли. В одиночку я дом не удержу, это без вариантов. Был еще вариант развязать и как-то вооружить американца, но это чревато пулей в спину или неприятным допросом под дулом автомата, который ты же ему и дал. Нет, спасибо.

Схема ясна: под пулеметным огнем трое, двое или даже один приближаются на дальность броска гранаты и бросают в окна пару подарков. Затем чистят.

Американец что-то крикнул. Его только не хватало.

– Замри! – крикнул я.

Сам бросился на второй, только бы успеть сделать. Сбросил крышку, достал мой козырь – единственный, которым не сходил, – «полтинник», винтовка пятидесятого калибра. Патрон уже в стволе, теперь – к порту. Пулемет лупит по дому не переставая, пули в стену – как молотком. Попадет один к тридцати, наверное, – тоже риск, но без него никак. Нет больше вариантов. Ложусь у порта. Я его специально выбил зубилом и молотком с видом на дорогу – вроде как от снаряда автоматической пушки дыра. Расстояния уже промерены, прицел настроен, наушники надевать некогда. Только бы не подвел патрон, пролежавший в коробке дольше года. Три – два…

Винтовка шарахнула, оглушила, ослепила вспышкой дульного тормоза, толкнула в плечо – такой размеренный удар. В отличие от «СВД», пятидесятый калибр позволяет не думать о препятствиях. Прикрывавший пулемет щит он проломил на раз. Я увидел, как что-то отлетело и как упал пулеметчик.

Готово.

Передернул затвор, рванул назад, к лестнице, – с автоматом, болтающимся на одноточке сбоку и почти двадцатикилограммовой винтовкой в руках. Если тот, кто снаружи, услышит выстрел – он попытается проскочить. Потом – ворваться и занять первый этаж. А вот гранату он вряд ли бросит: не захочет привлечь внимания. Хотя могу тут и ошибаться.

Бросит?

Я залег на лестнице, прямо там, в очень неудобной позиции, когда ноги выше головы. Возможно, сделал ошибку, но судьба покажет. На лестнице у меня минимальный риск быть порванным осколками гранаты. Американца, конечно, порвет.

Вот только что-то никто не спешил наступать. Никто не кидал гранату, не топал, как слон на улице. Только что-то с негромким хлопком рвануло на дороге – то ли бак, то ли кто гранатой себя подорвал.