Недавно Репин на «Передвижной» выставил его портрет. Внешность народовольца, народолюбца. Он похож на старика на картине В. Маковского «Вечеринка». Однако он бодрее! Он создал Психоневрологический институт. Допускаются девушки — наравне с юношами.

Прогресс!.. Он едет в голубом облаке.

Он еще покажет себя, этот «голубой дым», человечеству будущего!

Но в те времена это только забавляет прохожих Невского! На лицах прохожих улыбки и шепоток!

— Вы знаете… ему уже много за семьдесят… И недавно он женился на своей студентке девятнадцати лет!

— И..?

— Да, да! И «и»!..

— Одна-ако!

Этот шепоток обошел весь город. Это поколение шестидесятников! Сколько сил в этих дубах! Вера Фигнер, Николай Морозов, Герман Лопатин!

Другой фигурой, также узнаваемой всеми, был Иероним Ясинский. Имя Иеронима сильно способствовало его известности. Фамилия Ясинский — это что-то… средненькое, а вот в сочетании с именем «Иероним» — почти Саваоф! Ну, если бы он был Василий Ясинский, то сами понимаете… что-то незапоминаемое.

Длинная грива волос, большая седая борода, внизу клином. Если подбирать коллекцию благородных бород, то он где-то рядом со Стасовым.

Осенью — черная велюровая шляпа с большими полями, зимой — бобровая шапка.

Иероним Ясинский, хотя и был уверен, что он один из самых «читаемых» и «уважаемых» писателей великой России, — ведь, шутка сказать, его романы печатались в «Ниве», следовательно… от Царского Села до дебрей Уссурийского края им восхищаются, читают «взахлеб», — тем не менее жаждал личных признаний и личных восторженностей!

Несмотря на свою седую бороду библейского пророка, он жаждал славы и успеха «прославленного тенора» и не прочь вступать в разговоры с читателем, чтобы, так сказать, «лично ощущать»!..

Вот час дня и вы видите: Иероним совершает торжественный свой поход по магазинам, где богатому петербуржцу предлагается купить некий «objet d’art».

Прохожий, снующий по своим делам, видит великого писателя земли русской, он «шествует», значит, все в порядке! Все устойчиво на веки веков!

Полицейский режим, художественные вкусы, театры, рестораны и торговые бани!

Он очень любит, когда у прилавка магазина «молодой читатель» или студент заговаривает с маститым писателем.

— Иероним Иеронимович! Вам часто приходилось встречаться с Тургеневым?

— Да, конечно. Я его видел на общественных выступлениях. Я ведь тогда очень молод был, застенчив… Молодость той эпохи была скромна! Теперешняя молодежь более бесцеремонна… Десятки своих романов мне шлют на отзыв! Без зазрения совести!

— Ну, а с Чеховым, вы, вероятно, были… более близки…

— Ну, Чехов!.. Это ведь не Тургенев… Свой брат, по журналам шмыгающий за своим пятачком за строчку… И мне приходилось пройти этот путь, увы… А почему собственно вас так интересует Чехов? Странно…

— Нет, я просто хотел знать ваш отзыв… — говорит благоговейно вопрошатель, сильно сконфузившись.

— Да как вам сказать… — раздумчиво и стараясь быть объективным, отвечает писатель.

(«Да как вам сказать» — речение русского языка очень уклончивое и крайне неопределенное! — Замечу я от себя в скобках.)

— Конечно, нельзя отнять от него, что некоторые рассказики у него крайне забавны, но на роман, настоящий роман, что и говорить, силешек у него не было! Кинулся он писать для театра! Театр дает и большой успех и большой гонорар, каждый спектакль какие-то денежки приносит. Если спектакль пошел, то писатель сразу — богач!.. Вот теперешняя «Псиша» или «Девушка с мышкой»… приносит авторам большие доходы! Так что Чехов, всегда любивший «деньгу», кинулся в эту область! Ну, тут уж провал полный! — Губы Иеронима исказились какой-то неприятной гримаской, чувствующейся и за серебряными усами, и он постарался прекратить неприятный разговор…

— Простите, молодой человек, я должен навестить сейчас еще магазин Дациаро! Посмотреть, не проданы ли там мои три холста, вывешенные у него! Сам хозяин, Дациаро, итальянец, человек с врожденным вкусом к живописи, дрянь никогда не возьмет… Необходимо также взглянуть, нет ли новых картин Юлия Клевера! Натура его сверхталантлива… Все время одаряет нас чем-то свежим и неповторимым… Достижения его надо учитывать, если уже твоя звезда толкнула тебя в этот мир! А я без живописи, без этого счастья прикоснуться кистью, набравшей краски, к белому холсту, — жить не могу! Казалось бы, литература сполна… меня наградила, а все-таки тянет, тянет в область, где, я знаю, первого места мне не занять! Я не говорю о Репине… но хотя бы в области пейзажа… мечтаю иметь свою полочку!

Кого-кого не увидишь на Невском! Встретишь людей, о которых перестал думать.

Свиданием с прошлым кончается тургеневское «Затишье».

— Ба! Сережа! — воскликнул я, увидев своего давнего приятеля по урокам живописи Сергея Лодыгина. — Я первый раз вижу тебя студентом. Малиновые канты твоего института тебе очень идут!

Тут я заметил, что эта «малина» слегка проступает на губах, чуть-чуть под гримом брови и ресницы глаз… Словом, сомовский Пьеро или балерун Мариинки!

— Поздравляю, поздравляю! Ты ведь теперь знаменитость…

— Да! Знаешь, как-то само собой вышло! Редактор «Аргуса», Василий Львович Регинин, — ты, вероятно, видел портрет Аверченко на обложке журнала «Аргус», свернутый в трубочку, на которую надет бумажный кружок, и все вместе выходит Аверченко в канотье!.. Весь город говорил об этой выдумке! Необычайно острый