* * *

Подошедший к молодому человеку низкорослый мужчина с безволосым, морщинистым, как печеное яблоко, лицом и черными, прилизанными, словно облитыми смолой волосами, взял его за локоть, и, когда тот обернулся, обменялся ним сочувственным рукопожатием.

— Дядя Мирза… — со слезами в голосе сказал Тенгиз.

Тот поднес палец к губам и с постным лицом устремил глаза на гроб. Мирза подошел специально, как только увидел, что молодой человек привел на похороны отца какую-то чужую девку. Подойдя поближе, он сумел подробно ее разглядеть. Миловидное русское личико, заплаканный печальный взор, макияж крайне умеренный, но все же есть. Черное резко контрастирует с белоснежной кожей ее лица, рук — Господи, неужели он вздумал привести на похороны родного отца одну из своих шлюх? Силы небесные! Мирза был потрясен. И не только он. Он видел осуждающие взгляды окружающих, каменное лицо матери Тенгиза, насупленные брови Дато, слеза висела на его крупном щетинистом носу, похожая на соплю… Поистине Вано сейчас переворачивается в гробу…

* * *

Ростовский авторитет Александр Буров по кличке Санька-Бурый закончил последние слова своей речи, настолько уснащенной лагерной феней, что не сидевший в тюрьме человек вряд ли смог бы его понять. Один Бог знает сколько еще продлятся эти клятые похороны…

Да, приходилось констатировать, что хотя Тенгиз и был хорошим сыном и частенько папаша давал ему «порулить», по-настоящему он не был ни достаточно мудр, ни достаточно силен. И его появление на похоронах отца с этой лахудрой лишний раз доказывает, что корабль Марагулия остался без капитана. Какой вывод из этого следует сделать маленькому еврею? Скоро начнется дележка. И делить будут не деньги, а отрасли. Сферы влияния. Может быть, регионы. И в этой связи труднее всего придется вам, Моисей Лазаревич. Потому что вы научили этих Япончиков отмывать деньги, учреждать банки и консорциумы, играть на бирже и переводить деньги за рубеж. Огромная часть общака прошла через ваши талантливые пальцы, голуба, композитор вы наш, и растворилась в недвижимости на Майями, превратилась в некий уютный замок в Испании, универмаг в центре Сингапура, легла уставным капиталом в банчике на атолле Паго-Паго, стала стадом скаковых лошадей, платой за обучение дочек в Оксфорде и компенсировали провалившиеся гастроли вашего мюзик-холла на Тихоокеанском побережье США. И первым вопрос об этом поставит Булгахтер. И поставит он этот вопрос ни перед кем иным, как перед Тиграном Мурадяном. Последний сегодня не присутствует, может, правда, смотрит репортаж о похоронах из своей камеры по телевизору. Бутырка отсюда недалеко, так что когда обсуждали маршрут, которым должен был проезжать траурный кортеж, некоторые горячие головы предлагали даже проехать мимо тюрьмы и в момент проезда всем машинам кортежа засигналить и зажечь фары…

«Идея блестящая, но Вано бы ее не одобрил, — тихо, но твердо заявил им Мося. — Ни к чему вам привлекать излишнее внимание к Мурадику.» А про себя он сказал, что подобная выходка станет прямым намеком на то, что именно Мурадик по выходу из тюряги займет главенствующее место в бандитской иерархии. А это было еще ой как спорно!

Почтенный Тигран Суреныч влетел в тюрьму три года тому назад и все из-за того что не слушал его, Мосиных, советов. Тебе же говорили, дурень старый, забудь ты о своем проклятом прошлом, о том, что ты вор в законе, обо всяких там блатных «понятиях» и «законе зоны». Ты уже перерос все это, ты — банкир, учредитель холдинга, глава корпорации, чать, несолидно тебе на джипе по городу носиться, козлов отстреливать. Нет же, мало того, что носится, но еще и людей сбивает, еще и с места происшествия удирает, еще и гаишную машину задевает, так что она с места в кювет, еще и гаишное начальство в ней оказывается. И начинаются гонки по всему городу, как в голливудском фильме — со стрельбой, перевернутыми машинами, автоматными очередями, но все гораздо кровавее, грубее, грязнее и совершенно не киногенично, потому что все же не в Голливуде все это поставлено, а живьем — безо всяких дублей. И тут уж как ни пытались титулованные адвокаты доказать, что Мурадик ни грамма не пил, а если и пил, то за рулем не сидел, а если и сидел, то другой машины, а если и этой, то никакой погони не было, он оказался просто в состоянии аффекта и мчался по зову души на дачу, где умирала его старушка-мать… — гаишники как один уперлись рогом и в случае оправдания лихача-убийцы пообещали организовать грандиозную забастовку. И чуть было не организовали. Так что бедняге дали-таки пять лет, хотя и обещали скостить треть срока за примерное поведение. Черт бы его побрал, а какое еще может быть у него поведение, сидючи в персональной камере с телевизором, холодильником и мобильником под рукой? Иногда, правда, когда в тюрьме происходят проверки, его переводят в общую камеру, а его апартаменты вновь превращаются в то, чем были призваны служить изначально — комнату отдыха и политпросвещения работников охраны.

Моисей Фраэрман не был бандитом в полном смысле этого слова, он никогда не совершал никаких налетов, не грабил сберкасс и квартир, он в жизни не держал в руке оружия, разве что газовик поносил одно время, когда это было модно. Однако он варился в среде бандитов, он делал один с ними бизнес, имел долю в их бизнесе и, как следствие, одну с ними философию и психологию. Более того, он обладал одним из крупнейших состояний в стране и прекрасно сознавал, что всем этим он обязан своим связям с бандитами. Он вдруг увидел, что безвременно ушедший Вано уступил свое место именно ему, Мосе. Возможно, конечно, что ему некоторое время придется делить власть с Мурадиком, но тот даже если скоро выйдет из тюрьмы, снова по глупости и недалекости своей куда-нибудь влетит. И тут уже хлопать ушами будет нельзя. Мося готов был ждать своего часа с безграничным терпением. Он знал, что если проявит твердость и гибкость, то в скором времени приобретет неограниченную власть. Но для этого ему потребуется обзавестись когортой преторианцев, которые пойдут за него в огонь и в воду. Впрочем, у него есть своя частная охранная фирма, в которой работают такие головорезы, что будь здоров. Есть еще бригады, которые «пасут» музыкальные киоски города, их тоже человек тридцать… или пятьдесят. Хватит ли этого, чтобы контролировать город? Весь этот город?

Хотя Тигран в общем-то был другом Мосиного детства и никогда ничего плохого ему не делал. Разве что однажды позарился на его премию и прислал тех самых двух бандитов, с которых началось сотрудничество Моси с мафией. Потом уж пришел сам, повинился, распили мировую, набросал список тех, кого можно было начать рэкетировать — и дело закрутилось. Поэтому Мося предпочитал подождать и посмотреть, что произойдет. Но он понимал, что во всех группировках города есть люди, которые работали на Вано и с нетерпением ждали конца этой опеки. Они делились с Вано своими доходами с продажи наркоты, женского тела, контрабанды, левой водки, сидюков, шмоток. Они не были намерены ждать. Они рвались к самостоятельности, к безграничной власти над своим бизнесом. И если Вано они панически боялись, то его родственники их не пугали. В любом случае Мося должен быть настороже. Страх перед Вано был вполне оправдан, долгие тридцать лет он вел с криминальным миром столицы самую настоящую войну, гораздо более жестокую и бескомпромиссную, чем вела милиция, поскольку та все же отрабатывала свои грошовые зарплаты во имя светлого будущего всего человечества. А он, Вано, благодаря этой войне имел миллиарды добрых, старых, полновесных хоть и деревянных рублей и воевал за светлое будущее своего семейства.