У хребтов расщепленных, у знойных вершин, раздирающих небо.

Но отец, убегая дальше к пристанищам вышним,

Но отец, удаляясь с жизнью своей к терпким иссушенным скалам,

К Великому Минералу, где по склону стекает вода из Окаменяющего Истока,

Но отец уходил все дальше и дальше от Родимого Города, который отныне знать его не желал,

И в погоне за ним мой упреждающий взор, упорство его и истина наша.

Пьер, дорогой своей следуя, должен пройти мимо дома другого в преддверии Гор,

Поклониться паре калек, двум закрученным и заключенным, двум источенным и исключенным,

Нежелательным приживальцам и страхолетинам старым, стражникам сушлым, но без сетей, Высылаемой швали, шалопутам и шаромыкам, лишемерным шакалам, шавкам шамкающим и шелудивым

Двум изгнанникам, паралитику и слепцу, Никодему и Никомеду.

Приезжают сюда раз в неделю торговцы и от дверей оставляют в миле

Для стухществований этих усохших пищу в достаточной мере,

А затем убегают, чтоб возвратиться в город поспешно и получить ганелонов горсть за мизерный провиант,

Счет, оформленный по образцу, как должно представив Мэру Родимого Города,

Моему отцу. И еще отцу того, кто подходит к хижине двух ущербных Нико.

Никодем с Никомедом по саду гуляют, один забравшись на плечи к другому,

И когда на плечах восседает слепец, не так далеко они могут уйти,

Однако сие в рутину разнообразие вносит и иногда небольшим развлеченьем служит.

Так на следующий день после Жди-не-Жди, чьи утехи всякого рода

Не смогли калеки вкусить по причине двойного их остракизма, гуляли они, исходя из басни[65],

Пребывая спокойно: паралитик внизу, а слепец наверху.

И как только поняли, кто посетить их решился,

Языками задвигали хором в своих одубленных ртах:

«И куда же идешь ты, жизнь которого мы в Чужеземных краях полагали?

И зачем же идешь ты в Знойные Горы, не покидавший ни разу города, что внизу,

Исключая отъезд в Чужеземье для изученья наречья его?

И зачем ты бредешь по этим дорогам? Лишь брат твой проходит порой и одиночество наше тревожит.

Ты ошибся, Пьер Набонид, ибо, сюда забредя, ты спутал свои шаги.

Не для жителей города, что внизу, Знойные эти Холмы,

Здесь и воздух не тот, что киснет на площадях и бульварах.

Ты ошибся, Пьер Набонид, не твой это путь».

Но сказал Никодем, что, возможно, у заблудшего есть причины.

«Я пришел в эти горы, не потому что люблю, — сказал Пьер, —

Я пришел к вам не потому, что меня привели мечтанья,

Не для того я здесь, чтобы время зря провести, не зная, чем бы заняться в городе, что внизу.

Я иду в эти горы, чтобы — горло мое раздирает крик — чтобы убить».

«Но отсутствует дичь средь сакральных камней, что ощущают наше увечье», — сказал Никомед.

«Кто ж тогда убегает в горы?» — «Мой отец, Набонид Великий».

«Почему он бежит, этот сильный и властный муж, ведь он правит городом, что внизу, ведь он управляет Родимым Градом?»

«Он думает, что бежит от брата, но воистину он бежит от меня».

«Почему он бежит от тебя?» — «Потому что смерти боится».

«Почему он смерти боится?» — «Потому что умрет непременно, и хочу того я».

«Неужто хмель праздника так тебя опьянил?» «Он умрет, ибо здесь моя Истина восторжествует».

«Что за Истина у тебя?» — спросили близняшки-калеки.

«Существует Жизнь Мрака, а с нею Жизнь Света, Жизнь Покоя а также Тревоги,

А еще жизнь Былого, а еще жизнь Грядущего, жизнь Эмбриона, Жизнь Человека, жизнь Океана, и Воздуха жизнь,

Солнца жестокого жизнь, Воды ниспадающей жизнь».

«А для нас, не знающих Жизни, речи твои — загадка,

Но ведь смысл обретают слова, обагренные кровью!»

И на этом Пьер распрощался, благодаря за радушный прием горячо.

Пополудни к часу шестому я проник в горловину ущелья Предков.

Там утесы хранили вид старцев, их головы мох украшал.

И достигло солнце своей абсолютной власти, и камень дрожал, как в лихорадке плоть,

И поднялся ветер, на склоне вершины дремавший.

Заметался в ущелье, словно несметное войско,

Неотъемлемый груз невидимой конницы горной,

И дыханье его кожу с рук и лица сдирало и как кости скалы глодало.

И я шел чрез ущелье Предков, щель первых ворот[66]Великого Минерала.

Той дорогой не мог не пройти отец, однако не видел я ничего, что могло бы служить подтвержденьем,

До часа восьмого.

Продолжал я идти, с ветром сражаясь, воющим в горной гортани

И с камнями сражаясь, с солнцем сражаясь, со зноем сражаясь.

И лишь к часу восьмому заметил я влажные пятна, что у подножья скалы расходились ручьями.

Ветер знойный уже иссушил эту лужу, в тень ее превратив.

И я понял тогда, что шел верным путем отец, ибо на этом привале мочился

И теперь, задыхаясь, стремился Истока достичь, ибо не было здесь другого пути.

И я знал это, ибо давно эти горы избрал местом своих открытий.

Был уверен в пути своем я, и за шаг свой спокоен, и, почувствовав голод, остановился,

И отведал хлеба, и сыра, и фруктов, красным вином запивая.

«Поль Набонид, ты слышишь меня? Вот я здесь на тропе,

На пути, что скоро меня приведет пред родительский лик,

Пред лик отца моего, которого мы смутили,

И который скрывал эту жизнь, о которой мы знать желали.