— Как Митчелл, — выдохнула Кей. — Продолжай.

— Больше нечего рассказывать. Генри не захотел вернуться к прежней жизни, и Митчелл предложил ему жить и работать у него, сколько тому захочется.

— Тебе нравится Генри? — мягко спросила Кей.

Линора покраснела.

— В душе он хороший человек, Кей. Как и Митчелл.

Они снова вернулись к Митчеллу. Кей откинулась в кресле.

— Я не отрицаю, что он способен иногда проявлять доброту, — очень медленно сказала она, пытаясь как можно лучше выразить свои мысли. — Так как было с Генри и с нами на Рождество. Но разве ты не понимаешь? То, что он помог Генри, опровергает твой довод, что я для него какая-то особенная, отличающаяся от остальных. Он может совершить миллион поступков, достойных доброго самаритянина, но это не отменяет его взгляда на женщин и свои обязательства перед ними. Я же…

— Хорошенькая, — быстро вставила Линора.

— Заурядная, — слабо улыбнулась Кей. — Признай это, мам. Я обычная.

— Но ты любишь его.

Если бы в голосе матери не звучала печаль… Слезы жгли Кей глаза.

— В том-то и беда. Я сознательно пошла на это. Наверное, я надеялась…

— На что? — мягко спросила Линора.

— Что он без памяти влюбится в меня. Ведь последние месяцы мы много времени проводили вместе. Глупо!..

Не глупо, просто по-человечески. — Несколько минут они сидели в молчании. Линора согревала в своих руках холодные руки дочери. — Что ты будешь делать?

Кей помолчала, потом, как бы очнувшись, распрямила плечи.

— Покончу с этим. Спокойно, без драм. Я думаю, что он заинтересовался мной в основном из-за того, что я не пала к его ногам, как большинство женщин. Я отличалась от них, — добавила она с ноткой горечи. — И я сделаю это осторожно. Буду сокращать наши свидания, находить отговорки и тому подобное.

— И ты думаешь, что у тебя получится? — с сомнением спросила Линора.

— В конце концов получится. Он гордый, мама.

Они поговорили еще несколько минут, потом Кей поцеловала Мать и вышла. На лестничной площадке она остановилась и напряженно прислушалась, но снизу не доносилось ни звука. Кей вошла в комнату близнецов и приблизилась к кроватям, на которых безмятежно спали ее дочери. Она стояла, глядя на них, пока не почувствовала что-то соленое в уголках рта. Это были слезы. Проведя рукой по глазам, она подоткнула одеяла, уложила рядом плюшевых медвежат и бесшумно покинула комнату.

Открыв дверь своей спальни, она подскочила от страха, зажав рукой рот, чтобы не завизжать, при виде мрачной черной фигуры, заполнившей кресло. Это был Митчелл.

— Где же проходила вечеринка? — саркастически осведомился он, не дрогнув ни единым мускулом. Кей неуверенно вошла в комнату.

— Что ты сказал?

— Тебя не было, — он поднял смуглую руку и взглянул на «ролекс», — тридцать пять минут. И эта женщина заявила внизу, что от усталости у нее слипаются глаза!

Шок, вызванный его неожиданным появлением, прошел, и его сменила злость.

— Я действительно устала, — резко возразила она, — но у меня был разговор с матерью. Разве это преступление? Потом я заглянула к близнецам, — холодно добавила она. — Вот что я делала, Митчелл. Я мать.

— Ты уже напомнила об этом сегодня — и очень исчерпывающе. — Прозрачные глаза холодно смотрели на нее. — И это заставляет меня объяснить, почему я здесь.

— Где ты не должен быть. — Кей наградила его сердитым взглядом. — Без двадцати двенадцать. Я устала.

— Замечательно, — тихо, но угрожающе произнес Митчелл.

— Очаровательно! — негодующе воскликнула Кей. — Как и подобает хозяину!

— Не надо говорить со мной таким тоном. Ты избегала меня весь день и весь вечер, и я хочу знать почему. Все еще из-за этих «двух разных миров»? Это же бред собачий! Половина населения земли пребывала бы в одиночестве, если бы прошлое и настоящее одних людей должно было бы идеально совпадать с прошлым и настоящим их партнеров, и ты понимаешь это.

— Дело совсем не в том… — начала Кей, чувствуя, что нервы у нее на пределе.

— Тогда в чем? — Митчелл поднялся. — Ты все утро заставляла меня чувствовать себя настоящим монстром! Черт! Последние несколько месяцев я сдерживал себя, проявляя максимальную осторожность. Ты не поверишь, сколько раз я принимал холодный душ! Я твердил себе, что не должен торопить события, и чуть не сошел от этого с ума. И что же? Ты смотришь на меня так, будто я до смерти тебя пугаю. — Митчелл стоял так близко, что она видела небольшой порез от бритья, волнующий запах его тела щекотал ей ноздри.

— Если я так на тебя действую, зачем ты затеял все это? Если помнишь, ты сам предложил встречаться.

— Я помню, отлично помню, — признался он с едкой иронией. — Поверь, наш первый обед запечатлелся в моей памяти навеки. — Внезапно он притянул ее к себе. — Непокорная малютка со сверкающими глазами и в такой короткой юбочке, что, думая о ней, я целую неделю испытывал невероятное возбуждение. — Митчелл легонько встряхнул Кей. — Когда ко мне подошли и сказали, что ты сбежала, я решил примириться с утраченными возможностями. Но ты запала мне в душу, уже тогда.

Не в силах вымолвить ни слова, Кей подняла на него глаза.

— Это безумие, — прошептала она. — У нас не получится, пойми же. Мы такие разные.

— Мы сближаемся, и в этом все дело, не так ли? — тихо спросил он.

Кей глубоко вздохнула.

— Да, — храбро призналась она, — некоторым образом. В наш… наш договор не входило, что ты познакомишься с моей семьей. И я благодарна, правда, благодарна, — поспешно сказала она, — за все, что ты сделал для нас, но…

Ей не удалось продолжить свою речь, горячие жадные губы властно завладели ее ртом. Она прижалась к нему со страстью отчаяния. Она хочет Митчелла, он нужен ей, и если этому суждено закончиться скоро, пусть так, но разве не может она провести эту единственную ночь в его объятиях?

Головокружительная легкость охватила тело Кей. Она едва сознавала, что Митчелл подхватил ее на руки и положил на кровать. Его руки и губы скользили по ее телу, вызывая такое мучительное желание, что она почувствовала, что умрет, если оно не будет удовлетворено.

— Ты так красива, Кей! Красивее, чем можешь понять, дорогая моя!

Он покрывал ей поцелуями глаза, щеки, губы, шею, упиваясь свежестью нежной кожи и сладостной тяжестью грудей. Неуправляемое желание, как воронка, затягивало Кей глубже и глубже, ей был нужен только Митчелл, чтобы утолить боль, пожирающую ее изнутри.

Она не почувствовала, как он расстегивает ей блузку. Почему она не знала, что можно испытывать такие ощущения, что безрадостная половая жизнь, которой она жила с Перри, не была полноценным сексом?

Митчелл нежно поглаживал шелковистую кожу ее живота, и когда она, скользя пальцами по мускулистой груди, прижала его к себе, у него вырвался тихий стон. Кей почувствовала жесткое биение его желания, вызвавшее у нее такое острое возбуждение, что она не узнала себя.