кого некоторые люди называют Богом, ― также прервались на уровне ощущений. Будто все волшебство ушло из жизни. Я обнаружила себя в одной из тех Потерянных Зон, где везде чувствуется безнадежность и невозможно найти поддержку.

Какую бы форму ни принимало ваше изгнание, боль разобщения похожа на прерывание связи со всем, что вам знакомо, и каждая клетка тела приходит в замешательство. Это напоминает замшелую старину, с ее запахами и текстурами, вереницами воспоминаний и медленно сменяющимися временами года. И ничего больше не хочется, кроме как вернуться к былой нетронутости. Но путь назад отрезан. Вы можете пытаться, годами ностальгически мечтать о старой жизни, но, проснувшись, вы вспомните, что путь домой вам заказан. Для многих людей изгнание становится постоянным. Примирение с этим может превратиться в длительное и рискованное предприятие. Беженцам из разных стран или коренному населению Северной Америки, для восстановления после такого варварского уничтожения их культуры во времена колониализма, потребуются жизни нескольких поколений, чтобы найти новую дорогу, ведущую вперед. Для сравнения, мое изгнание кажется банальным, хотя я так и не смогла понять, почему оно оказалось таким болезненным для меня.

По мере того, как я испытала всю суровость реакции на эти в известной степени новые отношения с Дженной, мне открылось, что была гораздо более старая рана, ставшая спусковым крючком, который и спровоцировал начало всех этих событий. Эхом отозвался мой побег из дома, решение, из-за которого «могут наступить последствия». Действительно, разрыв с семьей изменил ход моей жизни. В то время как сверстники окончили школу и поступили в колледж, я была вынуждена постоянно работать в шестнадцатилетнем возрасте, чтобы прокормить себя. Я не могла себе позволить заниматься обычными вещами, которые были привычными и доступными для сверстников – например, научиться водить автомобиль, пользоваться услугами системы здравоохранения, – а все праздники и важные даты проходили мимо меня незамеченными.

Инициация часто затягивает нас в глубинные раны прошлого, приглашая пройти через порталы, открытые в настоящем времени, в неразрешенные психологические стрессы нашей жизни и судьбы предшествующих поколений. Когда я встретила свою подругу Дженну, вся моя тоска по привязанности была подсознательно спроецирована на эту новую «семью», но все сопровождалось негласным условием: я должна передать все свои полномочия их непререкаемому авторитету ради того, чтобы стать востребованной. Если уж на то пошло, мне раньше нужно было заняться поисками личного голоса в этом мире, а на такой компромисс, и я это точно знала, я бы не пошла ни при каких условиях.

Компромисс, который вы не можете заключить, часто приводит к инициации. В таких случаях говорится примерно следующее: «Сдержите ли вы свое слово? Выдержите ли вы трудности? Найдете ли вы здесь правду для себя и поклянетесь ее защищать? Достаточно ли крепка ваша вера в неизвестное, чтобы позволить ему перенести вас на новые уровни принадлежности?»

Изгнание может быть добровольным, подобно тому, как Сиддхартха Гаутама оставил дворец ради жизни среди бедных; или навязанным силой, как произошло с Гадким утенком, которого отвергли братья и сестры; или в случае с Квазимодо и со всеми сбившимися с правильного пути людьми со странностями, которых отправили жить в крепость или блуждать в одиночестве по белому свету.

Но изгнание ― важное и необходимое разобщение с группой или обществом, предназначенное для вовлечения нас в новые отношения со своей жизнестойкостью и самобытностью. К сожалению, в западной культуре отсутствует хоть какой-нибудь символический обряд инициации, чтобы помочь молодежи почувствовать свою необходимость, поэтому-то они и обращаются к насилию для выражения непризнанной силы. Если не подходить к решению этой проблемы осознанно, жизнь найдет иной способ инициировать нас. Как Юнг убедительно сказал: «Если внутренняя ситуация не осознается, она превращается во внешние события, то есть судьбу» [20].

В моем случае инициация проходила долго и болезненно, так как я не разобралась в сложных противоречиях, обезобразивших страшными рубцами мое детство. Самым важным было мое осознание того, что часть моей души скована чувством вины за то, что я оставила семью, веря в то, что все трудности, которые выпали на мою долю, ― результат моей ошибки. На каком-то уровне я верила в то, что если затяну потуже ремень и стану более терпимой к окружающим, то, возможно, жизнь станет более легкой, более нормальной. Но это главное недоверие моих инстинктов стало благодатной средой для постоянного внутреннего сомнения даже при осуществлении простейших взаимодействий. Меня подсознательно привлекал разрыв отношений, при котором я, как заезженная грампластинка, повторяла один и тот же припев: «Я виновата. Мне нужно было приложить больше усилий».

У меня ушло несколько лет на вынесение диагноза о том, что моя физическая боль ― не что иное, как аутоиммунное заболевание, ревматоидный артрит. Хотя оно может десятилетиями жить в теле в латентном состоянии, однако многие, к сожалению, хорошо знают, как легко его спровоцировать стрессовыми ситуациями. Ревматоидный артрит дает о себе знать, когда иммунная система нападает на тело, ошибочно принимая кости и хрящи за вторгшиеся патогенные микроорганизмы, и со всей решительностью атакует их до тех пор, пока они не разрушатся. Точно таким же образом, как моя ослабленная иммунная система, воспринимавшая саму себя как главную угрозу жизни, я провела всю жизнь под постоянным гнетом раскаяния и самобичевания. Боль ― закономерный ответ на наказание, поэтому мое тело породило ее в еще больших количествах.

Все, что тогда от меня требовалось, ― это оставаться верной неудержимому внутреннему «я», которое знало лучший, более искренний способ любить и быть любимой. Мне нужно было высвободиться самой из пут чрезмерной вины, которая всегда склоняла меня довольствоваться крохами любви. Вот почему я стала практиковать зеркальную противоположность застарелому раскаянию, которая была именно тем, что давало мне возможность каждый день открыто высказывать несогласие. Я начала работать с верой в то, что все еще заслуживаю любви, даже не находясь не в ладах с окружающими. Оказавшись паршивой овцой в семье, мне нужно было самой признать свой голос несогласия мощным и судьбоносным для каждого, кто вовлечен в ситуацию… и крайне важным для моего лидерства в окружающем мире.

Хотя изгнание может стать концом налаженного и привычного образа жизни для инициатора, но если взглянуть на всю ситуацию через призму мифологии, то становится ясным, что это только начало и крутой поворот навстречу своей душе. Во многих шаманских обрядах инициация целителей происходит в условиях тяжелейшего