рубашке Альваро практически незаметен, видимые повреждения, раны, следы борьбы или самозащиты отсутствуют. Машина слетела с шоссе на прямом участке. Небольшой отек в области живота, который навел меня на мысль о внутреннем кровотечении, легко ускользнул бы от глаз дилетанта. Разумеется, лейтенанту Ногейре кое-какие детали показались подозрительными, но менее опытный сотрудник решил бы, что дело элементарное. Водитель заснул за рулем. Учитывая, что от него слегка пахло алкоголем, логично предположить, что сеньор де Давила выпил лишнего. А знатные семьи, к числу которых принадлежал и ваш супруг, скандалы такого рода стараются замять. Я не успела приступить к вскрытию, как появилась «официальная версия», а если систему запустили, то остановить процесс уже очень сложно.

— Еще только один вопрос. Зачем вы это делаете? Я понимаю: борьба за правду и все в этом духе… Но вы же сами признали, что, если все вскроется, у вас будут проблемы.

Офелия не колебалась ни секунды:

— Понимаю, это избитая фраза, но я выполняю свои профессиональные обязанности, вот и всё. Каждый раз, когда на секционном столе оказывается чье-то тело, все должно быть сделано так, как предписывает долг. Я не могу поступить иначе.

Слова судмедэксперта звучали весьма убедительно, и Мануэль ей поверил. Он кивнул и поймал неодобрительный взгляд Ногейры, который с досадой щелкнул языком. Похоже, лейтенантом руководили совсем иные соображения. Интересно какие. Этого писатель не знал, но предполагал, что весьма серьезные. В конце концов, гвардеец делал над собой усилие, превозмогая презрительное отношение к аристократии и гомофобию, осмелился нарушить существующий порядок… Ортигоса надеялся, что лейтенант не замышляет ничего худого.

— Это единственный мотив? — уточнил Мануэль.

Офелия кивнула:

— Да. И, пожалуй, еще тот факт, что я не люблю, когда вмешиваются в мою работу и подвергают сомнению мои выводы. Решение, нужно ли проводить вскрытие, принимается в ходе стандартной рутинной процедуры, но как только тело оказалось на секционном столе, дальше процессом руковожу я. Терпеть не могу, когда мне указывают, что делать.

Судмедэксперт посмотрела на Ногейру, и на этот раз тот остался доволен ее ответом.

Хозяйка налила еще по чашке кофе, и все трое пили его в полном молчании. Вопросы, касающиеся расследования, уже были обсуждены, и теперь возникло то неловкое чувство, которое появляется, когда незнакомые друг с другом люди волей судьбы вынуждены проводить время вместе. Ортигоса протянул Офелии руку, еще раз поблагодарил за желание помочь, вышел из дома и направился к автомобилю Ногейры. Собаки лежали на крыльце, дремали, греясь в лучах полуденного солнца, и, похоже, полностью утратили интерес к писателю. У выхода лейтенант попрощался с хозяйкой, чмокнув ее в губы и слегка похлопав пониже спины. Доктор улыбнулась и закрыла за ними дверь. Мануэль подумал: уж не нежные ли отношения с гвардейцем повлияли на решение судмедэксперта? Он пришел к выводу, что так и есть — по крайней мере, отчасти. Неясными оставались лишь мотивы Ногейры, и соображения Ортигосы на этот счет были довольно мрачными.

Секреты старого сада

Мануэль открыл глаза. Было еще очень рано. Работал телевизор. Накануне писатель дважды безуспешно пытался заснуть, пока не понял, что не сможет сделать это в тишине: непривычная атмосфера отеля, звучащие в голове обрывки разговоров с разными людьми, неопределенность, откуда-то доносящийся плач шестилетнего малыша… Ортигоса убавил звук до минимума: телевизор стал для него тем соединяющим с реальностью мостиком, по которому он сможет вернуться, если приснится что-то неприятное. В последние часы установка следовать совету Иствуда сменилась другим желанием: оправдать свое пребывание в Галисии.

Мануэль провалился в глубокий сон, в котором провел пять часов, и, к счастью, никакие видения его не мучили. Он принял душ, побрился и надел последнюю чистую рубашку. Выглядела она столь же непрезентабельно, как и предыдущая, но под курткой смотрелась сносно. Писатель бросил взгляд на список, который составил, перед тем как лечь, и сложил его вместе с копией счета за телефон Альваро — директор отеля любезно разрешил воспользоваться принтером. Когда Ортигоса убирал бумаги в карман, то обнаружил там уже увядшую гардению. Он положил цветок на столик и уже собирался выйти из номера, когда вдруг передумал, вернулся и убрал веточку в ящик тумбочки.

«Ауди» Гриньяна стояла у ворот имения Ас Грилейрас. Мануэль хотел было припарковаться позади нее, но юрист высунул из окна руку и жестом велел следовать за ним внутрь. Они оставили автомобили на главной аллее, параллельно живой изгороди, окружавшей дом.

Адольфо выскочил из машины и с довольной улыбкой поспешил к «БМВ» писателя, чтобы открыть дверцу. Вчера вечером Ортигоса позвонил Гриньяну и сообщил, что задержится на несколько дней и хотел бы снова приехать в поместье. Хотя юрист никак это не прокомментировал, Мануэль живо представил себе его радостное выражение лица, когда они договаривались о времени встречи. Писатель терпеть не мог быть предсказуемым, но еще больше ему претило выглядеть таковым. Однако он решил: пусть Адольфо думает что хочет о причинах, побудивших Мануэля остаться. Это же отличное прикрытие, чтобы быстрее покончить с делами и уехать из Галисии.

— Значит, вы все-таки решили остаться? — В голосе Гриньяна звучало удовлетворение: он предполагал, что так и случится.

— «Остаться» — громко сказано. Но, безусловно, мне интересно взглянуть на места, где Альваро провел свои детские годы.

Юрист посмотрел на писателя в упор, и, чтобы избежать этого пристального внимания, Мануэль пошел вперед по дорожке.

— Это единственная причина?

— Ну и познакомиться поближе с родственниками Альваро…

— Боюсь, это будет не так-то просто, — извиняющимся тоном сказал Гриньян. — Сантьяго и Катарина сегодня утром уехали, а сеньора маркиза плохо себя чувствует после похорон.

Писатель вспомнил, как мать Альваро покидала кладбище: под руку с невесткой, прямая как палка, словно ей и не требуется ничья помощь. Мануэля она не удостоила даже взглядом. Похоже, эти чувства отразились у него на лице, потому что юрист пустился в объяснения:

— Вчера, когда вы сообщили, что собираетесь нанести визит в поместье, я позвонил сеньору маркизу, чтобы предупредить ее. Надеюсь, вы не в обиде. Просто не хотел, чтобы вы неожиданно столкнулись здесь. Его сиятельство попросил передать вам привет и извинения за свое отсутствие в имении: эта поездка была спланирована заранее.

Ну что ж, Гриньян времени не терял и успел доказать свою преданность новому хозяину, который в одночасье превратился из «Сантьяго» в «его сиятельство», да еще и по счастливому стечению обстоятельств уехал. Впрочем, писателю не на что было пенять: он выразил желание посетить родовое имение, а не познакомиться с семьей. И такую возможность ему предоставили.