— Хорошо, — злорадно процедил Александр. — Тогда второй вопрос: тебе известна цель нашей экспедиции?

— Как всем.

— Великолепно. И что мы получаем в итоге? В нас пятерых, в нашу экспедицию вложены миллиарды. От результатов нашей экспедиции будет зависеть будущее человечества. А мы, не успев выполнить еще ни одной из поставленных задач, рискуем всем по обоюдному согласию. И ради чего?

— Саша, разреши поинтересоваться, в который раз ты участвуешь в подобного рода экспедиции? — набычился Баркер.

— Это имеет значение?

— И все же?

— В подобного рода экспедиции, — отчеканил Александр, — я участвую первый раз. Как и любой другой из членов нашей экспедиции. По той простой причине, что это первая в истории человечества экспедиция подобного рода.

«Не так, — пронеслось в голове. — Он военный, с ним надо иначе».

— Я не об этом, Саша. Здесь космос и…

Александр зло шарахнул пустым стаканом по столу, обрывая Баркера на полуслове.

— И я не об этом, Кларк. Ты знаешь, что такое устав. Не мне тебе это объяснять. Устав предполагает принятие решения командиром и беспрекословное следование этому решению подчиненных. Устав не предполагает демократии.

Баркер, хотевший было что-то сказать, запнулся.

— Далее, — продолжил Александр. — Командир отряда несет ответственность за свой отряд. И силами этого отряда выполняет задачи, поставленные высшим руководством. Что получится, если каждый командир начнет плевать на поставленные задачи и бежать спасать мир, который, кстати говоря, об этом не просит?

Александр поймал себя на том, что голос его звучит чеканно, будто он вбивает каждое слово в голову Кларка. Да, наверное, с ним так и надо.

— Скажи мне, в чем я не прав, Кларк? Только не говори про бесценность жизни. Мы уже посчитали, сколько мы стоим. Если хочешь, можно прикинуть, сколько стоит старое грузовое судно вместе с грузом и тремя обормотами, которые его транспортируют.

Баркер молча, фильтровал сказанное. В нем явно боролись две правды.

— И все же, Алекс, — снова подал голос японец. — Жизнь бесценна. Как бы ты не вдавался в арифметику. С точки зрения родных этих бедолаг…

— А с точки зрения твоих родных, твоя жизнь чего-то стоит? — парировал Погребняк. — Только те, как ты выразился, бедолаги уже мертвы, и с их близкими все понятно. А ты сегодня имел все шансы точно так же отправиться на тот свет. Причем ни за что, за сиюминутную иллюзию нужности. Что бы сказали на это твои близкие?

Доктор не ответил. Лишь покачал головой.

— Ты не прав. Чисто по-человечески.

— А мне плевать. У нас есть задачи, которым мы следуем, приказы, которым подчиняемся. Мы можем подвинуть человечество на новую ступень истории, а вы рискуете всем непонятно ради чего.

Японец грустно улыбался и качал головой, все больше напоминая китайского болванчика.

— Это гордыня. Ради того, чтобы наши имена вписали в историю…

— Не подгоняй все под свое мировосприятие, док. Не ради того, чтобы наши имена вписали в историю. А ради этой истории. Ради того, чтобы население Земли завтра шагнуло в завтра, а не топталось во вчера.

Александр резко поднялся и вышел. Сзади донесся лишь пшик закрывающейся двери и тишина.

В коридоре, казалось, было прохладно. Только казалось. Он знал, что, на самом деле, это невозможно: бортовые компьютеры поддерживают единую температуру во всех жилых отсеках. Но ощущение не покидало. Видимо, спор вышел более чем жарким.

Зато он достиг своего. Зерно сомнения посеяно. Во всяком случае, он очень на это надеялся. А что из него прорастет… Посмотрим, когда капитан в другой раз решит устроить голосование, разделив свою ответственность с командой.

Александр хищно ухмыльнулся и направился в каюту.

Двадцать восьмой день полета, 20:03. Относительное бортовое время. «Дальний-17»

Настроение не задалось с самого утра, и к вечеру Александр смотрел на сокамерников с тщательно скрываемой ненавистью.

«Сокамерники». Это слово возникло где-то на третью неделю полета, кажется, уже после прохода через пояс астероидов. Спонтанно появившееся, оно плотно застряло в голове, сделав ненужными все другие определения. Зачем?

Конечно «Дальний-17» можно было расценивать как временное прибежище или транспортное средство, но Александр отчетливо видел в нем тюрьму. А как еще назвать полый кусок железа, в котором на определенный срок заперто несколько человек? Замкнутую систему, из которой нет выхода?

В этом свете остальные члены экипажа могли превратиться либо в сокамерников, либо в надсмотрщиков. Но на надсмотрщика не тянул даже капитан. Этот вызывал отдельные вспышки ярости.

По счастью Александр контролировал свою злость и ни на кого не кидался. Даже виду не подавал, только мило улыбался сквозь зубы. Вот как теперь. Хотя желание возникало не просто броситься и наорать, а, в некоторых случаях, свернуть шею.

Погребняк поглядел на Богданова и почувствовал, как покалывает в подушечках пальцев. Идея свернуть шею стала почти материальной. Александр быстро облизнул губы.

Интересно, по каким критериям их подбирали? Почему экипажем «Дальнего» стали именно эти четверо? И кто и по какой причине решил, что курировать экспедицию от Агентства должен именно он?

Александр никогда не жаловался на выдержку, но сейчас чувствовал: еще немного и она его подведет.

Месяц в замкнутом пространстве.

Месяц одни и те же рожи. Четыре опостылевшие физиономии, про каждую из которых он знал почти все. И если в первые дни полета за каждым виделась загадка, характер, то теперь они превратились для Погребняка в маски, застывшие в своей предсказуемости.

Месяц практически никакого общения с внешним миром. Только голос невидимого Даниила из ЦУПа в динамике, да говнюки-научники, на которых их переключили для прохождения пояса астероидов.

Месяц отсутствия земли под ногами и неба над головой.

Лишь холодная чернота в иллюминаторе.

И можно сколько угодно вбивать себе в голову, что рядом Солнце и родная Земля, а там, дальше, необъятный космос. Все это абстракция, даже если и правда. Реально только то, что видит и ощущает человек. А он видит черную пустоту, в которой нет ничего, даже воздуха. Какая к чертовой бабушке бесконечность, если там даже низа и верха нет.

Сегодня Александр ощущал эту пустоту особенно остро. И мрак космоса, кажется, затекал через переборки внутрь корабля, блуждал незамеченным по коридорам, втекал внутрь Погребняка, заставляя ненавидеть тех, кто все это время болтались рядом.

Он снова поспешно облизнул губы. Может, при подборе команды все же была допущена ошибка, и ему здесь просто не место?

С другой стороны, он ведь никого не убил и даже не покалечил. Внешне он абсолютно спокоен и адекватен. Хотя понимание того, как можно убить кого-то, например, за скафандр, уже есть. Но ведь это только понимание. Те, бедолаги с погибшего товарняка в поясе астероидов, их ведь тоже гоняли на совместимость. Долго подбирали, тестировали, прежде чем свести вместе. И когда их сажали в лохань под название «Эрц пинсель» никто не думал, что они перегрызут друг другу глотки.