тогда… По той твоей службе… Ну, ты понял, о чем я… Из Палестины пришло письмо. Очень важное письмо! И оно должно попасть к тому же лицу, что и в прошлый раз.

— Вы имеете в виду…? — вскинулся Коста.

— Без имен! — поморщился купец, резко подняв руку. — У стен есть уши, а за мной наблюдают. Я иногда вижу каких-то странных людей, которые идут следом, а потом старательно отворачиваются, когда я на них смотрю.

— Я все сделаю, хозяин, — с готовностью ответил Коста. — Это как-то касается одного слуги императора, который сейчас э-э-э… гостит в южных провинциях?

— Все так, — поднял на него глаза купец и кивнул.

Мальчишка оказался на диво понятлив. Но это было еще не все. У Марка были вполне определенные инструкции по поводу получателя письма. И он снова замолчал, чтобы сказать не меньше и не больше, чем нужно. И то, и другое было бы одинаково опасно для него.

— Этот человек…, — купец пожевал губами, — он должен ощутить небольшое беспокойство, понимаешь? Его необходимо немного взбодрить, самую малость. Так нужно…

— Все будет сделано в лучшем виде! — пообещал Коста. — Письмо будет у него завтра утром. И он у меня взбодрится, это я обещаю.

— Но как? — растерялся купец, глядя в спину убегающего помощника. И добавил растерянно. — Ведь сегодня только среда… Он же во дворце. Хотя, этот парень такой плут, что можно быть спокойным. Думаю, он знает, что делает. О-ох! Не попасть бы в пыточный подвал из-за этих княжеских тайн! Святая Дева, защити нас! Живу тут, словно на лезвии ножа!

Следующее утро во дворце выдалось слегка суматошным. Патрикий Александр, разбиравший почту, принесенную ему новым секретарем, вдруг услышал за дверью какой-то неясный шум. Шум нарастал, а потом огромная резная створка отворилась, и в его рабочие покои ввалился Сигурд Ужас Авар собственной персоной. Василий, вцепившийся в его пояс сзади, пытался остановить дана, но тщетно. Сигурд решительно направился к столу патрикия, и тот резко побледнел, предчувствуя самое худшее. Тысячи мыслей промелькнули в его голове, пока, наконец, не осталась только одна, которая билась в его голове, словно пойманная птица в тесной клетке. Сомнений не осталось. Дану заплатили за его смерть. И заплатила за нее эта проклятая сука Мартина. Ведь огромный варвар служит лично ей! Только этим можно было объяснить столь бесцеремонное вторжение. Да и выражение лица дана не предвещало ничего хорошего. Впрочем, у него всегда было именно такое выражение лица. За это императрица его и ценила.

Она любила позвать его и поставить за спиной вельможи, который посмел вызвать ее высочайшее неудовольствие. Сопящая позади огромная туша императорского гвардейца вызывала животный ужас у изнеженных обитателей дворца. Он мог просто смять шею провинившегося своей огромной ладонью, пока не хрустнет хрящ гортани. На редкость мучительная смерть. Для этого императрице достаточно было шевельнуть мизинцем. Она однажды сделала так… Тому евнуху просто не повезло. Она всего лишь показала всем, что не станет колебаться в случае необходимости, и была услышана. Во дворце трудились умные люди, и они очень быстро усваивали уроки, которые им преподносила жизнь. Сиятельный Александр был однажды в такой ситуации. Он точно знал, что она не посмеет убить его, но ничего поделать с собой не мог. Еще никогда ему не было так страшно, как в тот миг, когда он читал насмешку в ее темно-ореховых глазах. Проклятая тварь, она упивалась его ужасом! Александр ненавидел ее всей душой, но смирял свою гордыню, прозорливо глядя в будущее. Ведь василевс Ираклий, хоть и был по-прежнему могуч, все-таки не молодел…

Сигурд шел к столу патрикия, не замечая, что сзади на его поясе висит Василий, чьи ноги скользили по изысканной мозаике пола. Тщедушное тельце евнуха не могло помешать огромному воину, как и его истошные вопли:

— Нельзя! Нельзя сюда! Говорю же тебе, нельзя!

— Я передать письмо! — Сигурд остановился перед патрикием, глядя на того прямым и наивным взглядом небесно-голубых глаз. — Эта крыса не пускать. Ты не думать ничего плохого, сиятельный! Я его не бить даже! Хотя хотеть очень…

— Что за письмо? — патрикий словно с того света вернулся, и вновь понемногу обретал уверенность, что пошатнулась было только что.

— Стефан! — дан сказал это так, словно других пояснений не требовалось. — Друг!

— Вот как? — несказанно удивился патрикий и махнул слегка трясущейся рукой, отпуская секретаря. — Василий, ты можешь идти!

— Василий?!! — Сигурд посмотрел на резко побледневшего евнуха с нескрываемым восторгом. — Никуда не уходить, за дверью ждать. — И дан пояснил свои слова, невинно глядя на протоасикрита. — Дрянь человек, грязь душа. Должен мне.

Евнух мелко-мелко закивал головой в знак того, что он все понял и юркнул за дверь. Он был бледен, как полотно.

— Письмо от Стефана? — задал вопрос патрикий. — Как оно попало к тебе?

— Я в таверне сидеть, вино пить, — пояснил Сигурд. — Я всегда после службы вино пить. Какой-то босяк мне письмо дать. Сказать, Стефан прислать тебе. Важно очень. Стефан друг. Отказать нельзя. Стыд.

— Что за босяк? — напрягся Александр. — Ты его раньше видел?

— Я не знать, — Сигурд равнодушно пожал могучими плечами. — Не видеть никогда его. Борода черная, лицо грязь, ноги грязь. Охлос, чернь… Много такой.

— Понятно, — протянул патрикий. — Спасибо тебе, отважный воин. Я предупрежу секретаря. В следующий раз можешь оставить письмо у него.

— Не-е-ет, — Сигурд оскалил в улыбке желтоватые и крупные, словно у лошади зубы. — Босяк сказать в руки прямо. Нельзя секретарь. Так Стефан просить. Стефан друг.

— Я тебя понял, — кивнул патрикий, едва скрывая бешенство за дружелюбной улыбкой. Люди князя играют с ним, раз за разом показывая, как хрупка оболочка его личного мира. Намеки были вполне прозрачны, и патрикий оценил их по достоинству. Он обязательно насладится изощренной игрой ума своего противника, но это будет потом, когда окончательно уйдет липкий, тянущий душу страх.

— Я очень признателен тебе, воин, — сказал Александр и сунул в огромную лапу дана тощий кошель с мелким серебром. На выпивку ему хватит.

— Деньги хорошо! Благодарность! Я еще принести письмо, если мне передать, — Сигурд с довольным видом сунул кошель за пояс и удалился.

Патрикий едва мог унять бешенство. Приказать, чтобы наглому наемнику всыпали плетей?