три комнаты: кухня, гостиная и спальня. Все они сияли чистотой, как будто Валентин посвящал уборке все свое свободное время, но на чердачной лестнице скопилась пыль. Странно.

Я сделал шаг к лестнице. Валентин, до этого момента чистящий картошку и не замечающий ничего вокруг, вдруг встрепенулся.

— Туда нельзя!

— Почему? — удивился я.

— Глас Божий запрещает! На чердак ходить нельзя!

Ну ничего себе заповеди.

— А почему он запрещает?

Валентин нахмурился. Он явно никогда не задавался этим вопросом, как и многие глубоко религиозные люди.

— Игорь, пойдем наверх, — решил я. — Есть у меня такое чувство, что у этого Гласа там святилище.

— Глас Божий говорит, на чердаке чума! — Валентин впал в панику.

— Какая еще чума? — удивился Игорь.

— Наверное, бубонная. Игорь, мы боимся бубонной чумы?

— Думаю, мы рискнем, — храбро ответил мой кузен.

— И черная оспа! И холера! И сифилис!

Игнорируя Валентина, который грозил нам все новыми болезнями, я стал подниматься по лестнице. Уж не знаю, что там за глас, но природу он имеет явно не божественную. Какое-то существо типа моего Каладрия, которое поселилось на чердаке и свело с ума бедного барона. Хотя, надо сказать, свело с ума весьма миролюбиво: Горский не приносил кровавых жертв, не скакал голышом, только малость помешался. Валентин подпрыгивал внизу и отговаривал нас на все лады, но драться не лез. Похоже, он попал под влияние Бога-пацифиста. И трезвенника.

Я откинул тяжелую крышку чердачного люка, которой явно давно не пользовались, и чихнул от пыли. Выбрался наверх, прищурился, и тут что-то тяжелое ударило меня по голове.

Глава 11

Я охнул, чуть было не свалившись обратно. Тяжелая ваза, спикировавшая мне на голову, рухнула на пол и разбилась вдребезги. Да такой убить можно. Что она, собственно, только что попыталась сделать.

Я посмотрел на шкаф, на котором ваза стояла до того, как решила проститься с жизнью. Рядом с ним промелькнула какая-то тень.

Я поднялся на ноги и вышел в центр комнаты, чтобы оказаться подальше от всего, что потенциально может на меня упасть. Огляделся.

На первый взгляд чердак выглядел нежилым, но, присмотревшись, можно было понять, что кто-то тут все-таки обитает. В пыли на полу виднелись следы маленьких босых ног, по углам валялась шелуха от семечек, на старой продавленной кровати кто-то сделал себе подобие гнездышка из одеял и подушек. Весьма маленького гнездышка. Здесь жил кто-то небольшой и явно не слишком хозяйственный.

Игорь, тоже забравшийся на чердак, увидел осколки вазы и вскинул брови.

— Это она только что упала с таким грохотом?

Я кивнул.

— Да, когда я поднялся, ваза вдруг обрела способность к левитации. Причем, как я подозреваю, не сама.

Игорь тут же подобрался.

— Думаешь, здесь живет кто-то опасный?

— Только для гостей, которые совсем не умеют уворачиваться. Выходи! — позвал я неведомого обитателя чердака. Мне показалось, что тень мелькнула в противоположном конце комнаты и спряталась под диван.

— Мы ничего тебе не сделаем, — обнадежил я неизвестное существо, хотя не был так уж в этом уверен. Если оно еще раз попытается что-нибудь на меня скинуть, я, пожалуй, могу и разозлиться. — Кто ты такой?

Под диваном послышался шорох и недовольный голос:

— Убирайтесь отсюда, человеки!

— Сам убирайся, у тебя тут тот еще бардак, — скаламбурил я.

— Ничего не бардак, — ответил голос, чуть притихнув. Он явно обиделся.

Я подошел и заглянул под диван. Оттуда мне навстречу тут же предостерегающе выкатилась стеклянная банка.

— Ты кто такой? Давай, вылезай, ты же не сможешь вечно от нас прятаться.

Голос из-под дивана с минуту обдумывал это утверждение, и наконец оттуда показался человечек, гневно хмурящий брови. Увидев нас, он скрестил руки на груди и уставился на меня так, словно взглядом хотел просверлить дырку. Весь вид его источал неодобрение. Человечек выглядел бы очень грозно, если бы его было чуть больше, но ростом он был от силы сантиметров двадцать, причем половину этого роста занимала борода.

— Ну, чего вам надо? — сварливо осведомился человечек. — Это мой дом, валите отсюда.

— А ты кто? — спросил я уже в третий раз за пять минут.

— А на кого похоже? — рявкнул человечек в ответ. — Домовой я, что, не видно?

Я оглядел коротышку. Вообще говоря, домовых я представлял себе несколько по-другому. Добрее, что ли. И место их обитания в моем понимании должно быть немного чище.

— Ты не говорил, что у вас тут и домовые водятся, — обратился я к Игорю.

— У нас много кто водится. Они предпочитают не показываться людям на глаза.

— Да, я заметил, — заверил я, потирая ушибленную голову.

— Эй, я вообще-то здесь, — напомнил о себе коротышка.

— Первый раз вижу домового. — Я снова повернулся к нему. — А вы во всех домах живете? У меня тоже такой есть?

— Еще чего, — фыркнул домовой. — Только в некоторых, которые приглянутся. И, к твоему сведению, мы прячемся, чтобы всякие разные не затоптали. Хотя, вообще говоря, нас осталось мало. — Голос домового погрустнел. — Человеки нас не любят.

Да уж, интересно, почему.

— И ты, значит, живешь в этом доме вместе с Валентином? Давно?

— Я-то давно, он недавно. — В голос домового вернулась обычная сварливость. — Приперся тут четыре месяца назад. Мать у него умерла, понимаешь ли, хотел побыть один. Явился, шастал везде, никакого спокойствия. Неделю поплакал, потом запил, начал баб водить. Хорошо хоть, я это дело прикрыл.

Домовой запнулся, поняв, что сболтнул лишнее.

— И как же ты его прикрыл? — невзначай осведомился я.

— Никак, сам вдруг остепенился. И вообще, не твоего ума дела. — Домовой попятился обратно к дивану.

— А тот голос якобы с неба, который повелел ему остепениться, случайно не тебе принадлежит?

— Не знаю ни про какой голос, — ответил домовой, затравленно озираясь. Он явно осознавал, что укрытие под диваном в случае чего окажется не слишком-то надёжным.

— А мне почему-то кажется, что знаешь. Воспользовался тем, что человек в горе, и наплел ему всякой ерунды. Заставил поверить, что с ним говорит Бог, делать то, что ты ему прикажешь. Или я не прав?

— Ничего я ему не приказывал, разве что вести себя прилично, — запаниковал домовой. — И вообще, что я плохого делаю? А даже если и делаю, ничего не докажешь. Я спрячусь, ты меня и не найдешь!

— Как — что? — притворно изумился я. — Его Величество Романов всячески поддерживает дружбу между разумными видами, а ты ее разрушаешь. Кто-нибудь узнает, что ты внушил хозяину дома, что ты Бог, начнутся волнения, гонения на домовых по всему княжеству. Так что тут подрыв Имперских устоев, нарушение общественного порядка, провоцирование вражды между людьми и домовыми. И прямое неподчинение приказам Его Величества.

— Чего? — опешил домовой. — Так много?

— И еще нанесение ущерба экономике княжества, — решил я добить беднягу. — И военному потенциалу тоже. Может, Валентин взялся бы за ум, основал бы какое-нибудь производство. Или в армию пошел и дослужился до генерала. А ты…

Игорь посмотрел на меня с большим уважением.

— Где ты таких слов понабирался?

— Я многое почерпнул из общения с верховной властью, — ответил я.

— Вик, я тебя боюсь.

Я грозно посмотрел на домового, тот под моим взглядом стушевался.

— Ничего я не делал, он все сам, — признался коротышка. — Приперся пьяный, как всегда, услышал, как я наверху говорю что-то, подумал, белая горячка пришла. Потом еще выпил и решил, что это не горячка, а голос божий с ним разговаривает. Ну я и решил, что…

— Что было бы неплохо воспользоваться случаем и свести беднягу с ума?

— Там сводить-то было и не с чего, весь ум пропил, — огрызнулся домовой. — Я его заставил нормально себя вести, чем плохо-то? Повелел водку больше не пить, дружков своих выгнать, по бабам не шляться. Был дурак дураком, совсем пропащий, теперь приличный человек. Ну и мне поспокойнее стало.

— Так ты можешь проникать человеку в мысли?

— Немного. Если долго рядом живем и если там разум совсем того, ослабленный. Что я плохого-то сделал? — вернулся к теме домовой. — Был бардак в доме, а теперь благодать настала. Чисто, тихо, никто не буянит

— Только хозяин твой малость умом повернулся, — заметил я.

— Это кто тут еще хозяин? — тут же взвился домовой. — Я тут десять лет живу, а этот приезжал раз в полгода, хозяин, то же мне. И вообще, никто никого не сводил. Он только рад был, сам во всем меня начал