– Завтра будет много работы, я и так припозднилась, так что сегодня было проще всего! – призналась Настя.

– Понятно, – хмыкнула та в ответ.

– Я очень рада, что застала вас! – с энтузиазмом воскликнула Настя.

Ника казалась существом эфирным и почти прозрачным. Однако первое впечатление было, как ему и полагается, обманчивым. Насте это было уже известно. Сцены похорон Магнуса были немыми, но и без звука было понятно, что Ника свои интересы отстаивать умела.

– Меня ждет срочная работа, поэтому если бы ваши вопросы были покороче, меня бы это устроило, – совершенно безапелляционным тоном заявила гречанка.

– Один из моих друзей связал меня с Эдуардом, и я надеялась, что он мне поможет в моей работе.

– Эдуард мертв, – холодно ответила Ника.

– Но вы имеете доступ к оставленным им документам, мне бы очень помогло… – начала была Настя.

– Я уже вам сказала, что компьютер Эда пропал, – на этот раз некое подобие человеческого прозвучало в дрогнувшем голосе Ники.

– Но, возможно, остались записи?

– Кто вы такая, чтобы я вам дала его черновики?

– Никто, – грустно подтвердила Настя, лихорадочно выбирая тактику поведения с несговорчивой подругой погибшего.

– Тогда и разговор ни о чем! – отрезала Ника.

– Подождите, я очень нуждаюсь в вашей помощи и записях Эдуарда! Моя работа близилась к концу, и я очень рассчитывала на него! Защита через два месяца! И тут его трагическая гибель! Я в полном отчаянии! Место на кафедре освобождается, а я так надеялась его получить! Я так устала от подработок, всех этих технических переводов, это совершенно не мое! И все эти временные контракты, бегание по ученикам! – Настя говорила это искренне, даже глаза увлажнились. Ей и на самом деле в этот момент казалось, что ничего важнее в ее жизни не было и нет, чем эта полностью выдуманная защита несуществующей диссертации. Спасибо Станиславскому! Настя внутренне поблагодарила Семена Семеныча, на уроки театрального искусства которого ее занесло в далеком студенческом прошлом. Семен Семеныч был ярым поклонником Станиславского и считал, что актер должен жить на сцене.

Взгляд синих глаз смягчился. Гречанке было все это ой как знакомо. Благодаря Бодлеру Столетова знала, что Ника активно подрабатывала, где могла: от «Макдоналдса» до вечерних сидений с детьми. Вельтэн прекрасно зарабатывал, но расходы предпочитал делить пополам, рассчитывая все до последней копейки. Короче, «был еще тот жмотюга», пронеслось в Настиной голове, хотя о мертвых было положено говорить или хорошо, или ничего. Тем более половину своего имущества он оставил именно Нике. Но, глядя на хрупкую девушку, которой в поисках работы и места под солнцем пришлось покинуть погруженную в глубокий кризис Грецию, Настя подумала, что Вельтэн вполне мог быть попонятливее при жизни. Родители Ники помочь ей ничем не могли, работал только отец, семья выкручивалась как могла. Ника была старшей, среднему брату было четырнадцать и младшим мальчикам-близняшкам – по восемь. Поэтому Ника ухитрялась еще и отсылать деньги своим.

– Хорошо, проходи, – перешла на «ты» Ника, признав в Насте товарища по несчастью.

Столетова не заставила себя ждать и проскользнула внутрь.

– Спасибо! – с чувством поблагодарила она. Надо было по максимуму использовать появившуюся возможность. Ника оттаяла, но могла быстро заледенеть снова. В крошечном салоне царил беспорядок, повсюду стояли картонные коробки, только письменный стол был тщательно убран. Насте было известно, что Ника переместилась на эту квартиру после смерти Вельтэна. Что было понятно, не каждый сможет оставаться в апартаментах, в которых произошло убийство. Глаза сразу выхватили несколько фотографий. Вельтэна на них не было. С глаз долой – из сердца вон? Или что-то другое? Гостья скорых выводов предпочитала не делать. Истинная любовь и печаль никогда не были показными. Хотя на заметку отсутствие образов погибшего возлюбленного взяла.

– Располагайся, – пригласила Ника, указывая на низкую софу, – что-нибудь выпьешь?

– Стакан воды, в горле пересохло.

– Как хочешь, а я мартини, у меня тоже в горле пересохло.

Гречанка налила стакан воды Насте, себе плеснула мартини и устроилась напротив.

– Так ты сотрудничала с Эдом?

– Скорее надеялась на его помощь.

– Эд и помощь? – подняла брови собеседница. – Никогда не видела его в роли доброго самаритянина.

– Ты права, речь скорее всего шла о взаимовыгодных деловых отношениях, он мне помогал с моей работой, а я копировала для него некоторые древнерусские и древнеболгарские документы из архивов Эрмитажа, – выдумывала на ходу Настя, – а мне можно мартини?

– Конечно, – улыбнулась Ника, – тебя, наверное, удивляет, что я так говорю об Эде?

– Удивляет? – сделала непонимающий вид Настя.

– Ну, что не рассказываю сказки о том, какой он был замечательный и всем помогал и что весь мир потерял удивительно доброго и великодушного человека, – объяснила гречанка, – а я не хочу. Эд был классным, с ним было интересно, неожиданно и я чувствовала себя сильной. Но он никогда не был ни добрым, ни щедрым, сам признавался, что эгоист и что наш союз – союз двух эгоистов, которым комфортно друг с другом! А теперь я одна! Наверное, это и есть наказание, и я его заслужила!

Теперь в голосе Ники послышалась боль, и Столетова впервые поняла, что ее собеседница страдает, и грусть ее не поддельная, не по обстоятельствам и для приличия, а самая настоящая, идущая от сердца. Вечером у себя в номере разложила черновики де Вельтэна. Искренне пожалела, что рядом не было Бодлера. Большая часть была заполнена формулами, чертежами и совершенно непонятными замечаниями. Если и встречались более-менее внятные строки, то они были слишком отрывочными, чтобы составить хоть какое-то впечатление. Но, отставив в сторону сомнения, она героически принялась за работу.

Ноябрь 1147 года, аббатство Клюни, владения Французской короны

Утренний туман закрыл все вокруг белесой, непроницаемой пеленой. В этой вязкой молочной смеси сновали серые тени. Только в шаге от тебя тень выныривала и можно было различить живого человека. Вчерашняя встреча с Ансельмом оставила у Бернара впечатление малоприятное. У него окончательно укрепилось мнение, что Ансельм выделен был не в помощь, а наблюдать за его, Бернаровым, расследованием. Было понятно, что Петр Достопочтенный как огня опасался огласки. Тем более в случае с парижскими гостями. Была отправлена срочная депеша всесильному министру короля, аббату Сен-Дени Сюжеру. Именно он в отсутствие Людовика VII исполнял обязанности правителя. Времена были тревожными. Набожный Людовик VII Молодой решил самолично отправиться в Крестовый поход. Его жена Алиенора Аквитанская и большинство сеньоров отправились вместе с ним. Бернар был согласен, что Святую землю следовало охранять от неверных, но и их королевство нуждалось в защите. Тем более организация похода потребовала такого количества средств, что задушенные налогами купцы и горожане банкротились одни за другими, а лишенные лошадей крестьяне не могли спокойно обрабатывать землю. Те, кто окончательно обеднел и кому терять уже было нечего, уходили в леса и в горы, поджидая и грабя незадачливых путников, а то и вовсе нападая на города и деревни. Поэтому тревога Петра Достопочтенного была вполне объяснима. Да и как предвидеть реакцию Сюжера на гибель его приближенных. А противников у монастыря и клюнийского ордена хватало и без всесильного аббата Сен-Дени.