– А вот мой щеночек, – сказал я ласково, – уже кушать хочет. Утю-тю-тю, моя лапочка!.. Так что перекусим и поедем. Заодно и ваша конячка переведет дух… Бобик, давай это самое сюда. Сейчас королева Мезины разделает эту вещь, а мы с тобой пожрем.

Ротильда надменно вздернула голову:

– Я?.. Буду кормить двух… двух…

Я сказал с соболезнованием:

– Недостает слов? Что значит благородное воспитание! Вечно вас ограничивают в выражении чувств.

Она отвернулась и, взяв копыто своего коня в обе ладони, рассматривала место ранки, а я за ее спиной бросил искру в кучу мелких сучьев, набросал сверху веток покрупнее, и, когда королева повернулась к нам, я уже быстро сдирал шкуру и разделывал, после чего насадил мясо на очищенные от коры прутья и приготовился ждать появления углей.

Она огляделась, но место в самом деле удачное, такие всегда выбирают путешественники: раскидистый дуб, что укроет кроной как от солнца, так и от грозы, крохотный ручеек из-под корней, достаточный простор, чтобы не бояться, что там шуршит за ближайшими деревьями, – они отступили на приличное расстояние.

– Запасы в мешке кончились? – спросила она язвительно. – Не рассчитали на долгую дорогу?

– Ничуть не кончились, – возразил я.

– Тогда зачем…

Я кивнул на Бобика, он лег у костра и неотрывно смотрит на поджаривающееся мясо жадными глазами.

– Ему.

Она охнула:

– Что? Вы совсем разбалуете собаку!

– А кого еще баловать? – возразил я. – Не женщин же… Это у нас в крови – баловать и потакать. Потому нам на голову садятся всякие… пусть уж лучше собачка, чем женщина. Собачка в самом деле любит – верно и преданно, тоскует по хозяину, а не пляшет в его отсутствие от счастья на столе. За что и мы их любим, а не только врем, что любим…

Я говорил ровно и успокаивающе, но странное чувство постоянно напоминает, что остановились мы все-таки в достаточно опасном месте. Пусть не слишком, я не чувствую леденящего холода, но все-таки иногда шерсть вздыбливается даже на руках, а кожа покрывается пупырышками…

Деревья все такие же огромные, все до единого тянутся вверх, словно стремятся убежать от земли, а ветви выдвигают из ствола только на самых верхушках. Даже те, что вроде бы растут на просторе, даже эти вытягиваются в струнку, похожие на одуванчики на длинных тонких ножках с пушистыми головками.

Ручеек, выбравшись из-под корней дуба, бежит весело, очень довольный, наконец-то на свободе, а завидев вдали лесное озеро, ускорил бег и ринулся со всех ног – ого там сколько своих!

Я неспешно подкладывал в костер толстые сухие ветви, а когда появились угли, начал устраивать над ними ломти мяса.

Опасность, даже не сама опасность, а как бы легкое предостережение исходит со стороны лесного озера, хотя с виду такое тихое, спокойное, с неподвижной водой, как бывает только в лесу, когда окружающие деревья не то что волну, не допускают даже ряби на зеркальной поверхности.

Ротильда все больше выказывает себя настоящей женщиной, хотя точнее было бы разделить на настоящую и женщину, так как женскость проявилась в стремлении получить некие преимущества за счет того, что спали под одним одеялом, а когда не получилось, то не хныкала и не обижалась, а сама забыла о такой мелочи – в самом деле королева, у государей всегда есть дела поважнее и позначительнее.

Сейчас, не заставив меня подчиниться, она сделала вид, что так и должно быть, усердно жарит мясо, надкусывает пару раз, затем переправляет в пасть Бобику, а это чудовище помахивает ей хвостом и даже один раз благодарно лизнуло руку.

Я не удержался, да и кто из нас удерживается от бахвальства перед женщинами? Поймал момент, когда она не поворачивалась некоторое время, и снова всю скатерть уставил деликатесами так, что желудю упасть некуда.

Когда она, умывшись в ручейке, вернулась, я, уже полулежа, как римлянин на пиру, жевал тонкий ломтик деликатесного мяса.

Она охнула:

– Ну вы и жрун, сэр Ричард!.. А киваете на разбалованную собаку?

Я сказал уязвленно:

– А где восторги?

– Восторгаюсь, – ответила она, – еще как… но непонятно, куда вы это все везете?

– Везу? – переспросил я. – Это все скормлю вам, вельможная лапочка.

– Я не лапочка, – ответила она с достоинством, – а Мое Величество. А столько съесть невозможно.

– Это мы посмотрим, – сказал я.

Она присела, грациозно подвернув под себя ноги, я поглядывал искоса, чтобы не смущать; ее пальцы брали сперва осторожно всякие непонятности, но потом все ускоряли движения, наконец они превратились вообще в блюрные, то есть почти смазанные от скорости, нижняя челюсть двигается быстро, как у мыши, я никогда бы так не сумел, а вкусности исчезают так быстро, что я едва успел якобы вытащить из мешка вазочку с горкой шоколадного мороженого.

Себе я достал оттуда же парующую чашу с кофе, Ротильда смотрела с подозрением, но ей не предложил, а когда взялась за мороженое, охнула, отдернула пальцы.

– Что стряслось? – сказал я лениво. – В такую жару самое то…

Она сперва лизала, как кошка сметану, потом разохотилась и хватала сразу целые шарики.

– Не простудитесь, – посоветовал я. – А то горло хоть и ненасытное королевское, но вдруг да не того…

Она просипела с белой кашицей во рту:

– Десять золотых монет за ваш мешок!

– Могу продать, – сказал я деловито. – Правда, десять мало.

– А сколько хотите?

– Сто.

Она ахнула:

– Что? Вы с ума сошли!

– Как изволите, – ответил я. – Это вам он нужен, а у меня он уже есть.

– Ну хорошо, – сказала она, – добавлю еще пять монет! Пятнадцать золотых – это состояние!

Я допил кофе, швырнул чашечку в кусты. Ротильда проводила ее взглядом, а я сказал, зевая:

– До ста торговаться слишком долго, так что закончим на этом. Ваш конь отдохнул?

Она посмотрела на меня, как на сумасшедшего.

– Мы же только-только расседлали!

Я поднялся, потянулся.

– Ладно, отдыхайте, я посмотрю, что за озеро.

– Озеро, – сказала она недовольно, – как озеро. Вы что, из пустыни?

– Не совсем, – ответил я. – Уток нет – терпимо, но почему не вижу ни жуков-плавунцов, ни лягушек?

Она проворчала с недоверием:

– Вы отсюда надеялись рассмотреть водомерок?

Я отвечать не стал, ноги сами понесли к берегу, озеро чересчур спокойное, тихое и чем-то неприятное, хотя явной угрозы все так же не чувствую, но в то же время нечто слабо враждебное… не обязательно опасное, мы же чувствуем вражду и в отношении мух, летучих мышей, гусениц, комаров…