– Здесь. – Егор обвел взглядом их крошечную кухню. – Настоящее призвание женщины не хирургия и уж тем более не кардиохирургия. Женщина должна быть хранительницей семейного очага, но если тебе очень хочется, я не возражаю, если ты выберешь педиатрию. Это полезные знания.

Он говорил ровно и неспешно, гипнотизируя Алену немигающим взглядом, лаская пальцами переплет анатомического атласа. Мужчина, которого она считала хорошим человеком, вдруг начал демонстрировать замашки семейного диктатора. В нем не было ничего угрожающего, но Алена вдруг кожей почувствовала, как он опасен.

– Подожди. Позволь мне сказать. – Она уже понимала, что им не по пути, но еще хотела решить все миром, попытаться объяснить.

– Нет, это ты подожди! Когда говорит мужчина, женщина должна молчать и слушать. – Он не выглядел ироничным, не пытался свести неприятный разговор к шутке и свято верил в то, о чем говорил. – Завтра ты перепишешь заявление, и на этом закончим нашу дискуссию.

– Все? Теперь мне можно сказать? – Она уже ненавидела себя за эту близорукость, за собственное замаскированное под симпатию равнодушие, которое позволило просочиться в ее мир такому, как Егор Стешко. Никто не виноват, только сама…

– Говори.

– У меня к тебе встречное предложение. – Алена на него не смотрела. Не из-за страха, а из-за чувства гадливости, которое вдруг поднялось с самого дна души и заполнило ее до краев. – У тебя есть час на сборы. Если хочешь, я даже помогу сложить твои вещи.

– Не понял. – Он и в самом деле не понял. Для такого мужчины, как он, было сложно понять такую женщину, как Алена. – Ты хочешь, чтобы я тебя оставил?

– Можно и так сказать. – Она не смогла сдержать ироничной усмешки. – Егор, оставь меня навсегда. Сделай милость.

Он молчал очень долго, наверное, обдумывал Аленино предложение, а потом сказал:

– Ты еще пожалеешь.

– Я уже пожалела, Егор. И, пожалуйста, не заставляй меня жалеть еще больше…

…Она не заметила, как это случилось, не уловила момент, когда угол анатомического атласа впечатался ей в челюсть. Просто почувствовала острую боль, а потом потеряла сознание.

– …Я не хотел. – Это были первые слова, которые Алена услышала, когда пришла в сознание. Она лежала на полу, посреди кухни, а Егор сидел за столом, поставив локти на атлас. – Просто ты не понимала, а я не знал, как тебе объяснить. Так получилось…

Нижняя часть лица болела и, кажется, опухла.

– Ты не хотел… – И говорить больно.

– Так получилось, – еще раз повторил Егор.

Он не помог ей встать, он не смотрел на ее разбитое лицо, он уставился в свой анатомический атлас. Наверное, считал, что ничего страшного не произошло, наверное, женщине в его мире отводилась именно такая роль…

Сковородка была чугунной и тяжелой, гораздо тяжелее его любимого атласа. Алена замахнулась без предупреждения, замахнулась и остановила удар лишь в нескольких сантиметрах от его коротко стриженного лопоухого затылка.

– Уходи. – Из-за боли крик не получился, вышло злое шипение. – Пошел вон, пока я тебя не убила.

Егор ей поверил. Даже странно, целый год не верил в ее способности, а тут – пожалуйста. Он взвизгнул совсем по-девчоночьи, схватил со стола свой атлас и, прикрываясь им, как щитом, попятился к выходу из кухни.

– Ты еще пожалеешь! – Это были последние слова, которые Алена услышала перед тем, как захлопнула за ним дверь.

– Я уже пожалела, – повторила она и расплакалась.

На память о первой любви Алене досталась трещина в нижней челюсти и чахлый кактус, подаренный Егором на Восьмое марта. Челюсть со временем зажила, а кактус Алена отнесла на пост в больницу. Сначала хотела выбросить, но пожалела.

Целый год их с Егором пути не пересекались. От одной из одногруппниц Алена узнала, что Егор вернулся к родителям, утроил усилия по достижению своей заветной мечты и после окончания медицинского твердо намерен стать кардиохирургом. С той самой ссоры они больше ни разу не разговаривали, а встречаясь случайно в институтских коридорах, делали вид, что незнакомы. Не то чтобы с большим нетерпением, но Алена ждала, когда же наконец судьба разведет их окончательно.

Последний учебный год пролетел как-то совсем незаметно, по распределению Алена попала в родное отделение, только уже не санитаркой и не медсестрой, а врачом-интерном. Было наивно думать, что причиной такого чертовского везения стал ее красный диплом, скорее уж – целевое направление и протекция Антона Карповича, который специально ради Алены обивал пороги облздрава и вел задушевные беседы с институтским руководством.

Еще никогда в жизни она не чувствовала себя такой счастливой, как в тот год. Никогда раньше ее жизнь не складывалась так легко и удачно. Интернатура подходила к концу, и Антон Карпович заверил, что возьмет Алену в штат на единственное вакантное место, а перед этим еще и отправит в Германию на стажировку.

До отъезда в Германию оставался всего один день, когда на нее напали. Поздним вечером прямо в больничной подворотне кто-то, чьего лица Алена в темноте так и не смогла рассмотреть, ткнул ее в грудь чем-то острым.

В себя Алена пришла уже не в подворотне, а в реанимационной палате, подключенная к капельнице и мониторам. Антон Карпович сказал, что она просто невероятно везучая барышня, что еще бы сантиметр, и даже он уже ничем не смог бы ей помочь. Через день в палату к Алене пришел следователь, расспрашивал, не запомнила ли она приметы нападавшего. Девушка не запомнила почти ничего, только запах. Мята и морская свежесть, любимый лосьон Егора. Скорее всего, это ровным счетом ничего не значило, наверное, таким лосьоном пользовался каждый пятый мужчина в городе, поэтому она ничего не сказала следователю и дело закрыли.

Алена выздоравливала долго, а когда наконец поправилась, еще очень долго боялась заходить вечерами в темные подворотни. На стажировку в Германию она поехала только в следующем году, а еще через полгода из разговора с Антоном Карповичем узнала, с каким трудом ему удалось отстоять ее место.

– Был там один шустрый и быстрый. – Заведующий морщился от неприятных воспоминаний и мял в руках незажженную сигарету. – Папа из министерства, мама тоже какая-то шишка, сам парнишка – потенциальный гений. Ты понимаешь, Прицепина, бывают такие… загадочные юноши, которые считают, что знают все.

– Этот тоже знал? – спросила она осторожно.

– В теории.

– А фамилия?

– А фамилия его мне еще несколько месяцев в страшных снах снилась. – Антон Карпович щелкнул зажигалкой. – Стешко его фамилия. Ух и настырный же оказался пацан! Он ко мне не один раз приходил, пока ты на больничной койке бока отлеживала, уговаривал дать ему шанс.

– В смысле? – Уже давно заживший рубец под левой грудью вдруг заныл и задергался.

– А что тут непонятного, Прицепина? Предлагал тебя, как неперспективную, уволить, а его, как потенциально гениального, взять в отделение.