Он всегда позволял ей купить одно «сокровище». Когда она увидела часы, лицо ее осветилось. А эта проклятая пластиковая птица как будто только этого и ждала: выпрыгнула из своего домика как раз в тот момент, когда Ханна подняла его, и прокуковала, чем завоевала любовь девочки. Игрушка была сломана, и она больше не любит ее.

Типа, как меня, когда мы повзрослели.

Дерьмо.

Часы издеваются надо мной. 12:13. Я должен встретиться с Ханной на школьной стоянке в двенадцать тридцать. У нас очередная прогулка.

Я хватаю бейсболку и бумажник. ЭпиПен я решаю оставить. Там, куда мы идем, он мне не понадобится. На самом деле, я решил оставить и свои высокие ботинки. Надеваю шлепацы и бегу в сторону школы.

В детстве из-за коротких ножек и слабого сердца этот путь казался невероятно долгим.

Теперь на своих куда более длинных ногах я преодолеваю расстояние меньше чем за десять минут и подхожу к забору вокруг бассейна как раз вовремя, чтобы посмотреть на Ханну, то есть э-э, посмотреть, как ребята из лагеря спасателей учатся спасать утопающих и всякое такое.

Я ищу в толпе Ханну, как всегда, сколько себя помню. Она была моей лучшей подругой, опорой в детстве и почти самым любимым человеком в моем окружении. Мне всегда было важно найти ее. Мне важно найти ее и сейчас. Ностальгия и все такое. Плюс она – мои колеса.

Сначала вверх по шее ползет ощущение покалывающего жара. Затем из желудка начинает медленно подниматься еще неясный гнев. Но к той минуте, когда ярость переполняет все мое существо и перехватывает горло так, что угрожает задушить меня, я уже знаю причину своей злобы. Ханна стоит рядом с Нейтом Андерсоном и еще одной девушкой, а он разглядывает их обеих и смеется. Другая девушка прикрывает рот рукой и хихикает, глядя на Нейта. Ханна тоже смеется, но не глазами.

Внезапно ее внимание переключается, она смотрит в моем направлении. Я поднимаю бровь, желая показать, что я ее вижу. В ответ она едва заметно приподнимает уголок рта. Возможно, это было крошечное движение, но оно проявилось и в ее взгляде. Нейт замечает это и тоже переводит взгляд на меня, поднимает руку, чтобы солнце не мешало ему лучше меня разглядеть.

Я замираю. Мое сердце начинает биться быстрее. У меня покалывает пальцы и прерывается дыхание. Я снова прежний маленький мальчик. И я больше не сержусь. Я боюсь.

Ханна продолжает смотреть в мою сторону, ее взгляд прикован ко мне, как ракета с тепловым наведением. Не знаю, что она видит, но ее зрачки сначала расширяются, а потом сужаются в стальной решимости.

Внезапно Ханна, размахивая руками и ногами и с таким отчаянным криком, что могла бы дать фору Мин Гён, прыгает в бассейн. Плюхнувшись в воду, она тотчас всплывает на поверхность, делает драматический вдох и снова уходит под воду. Народу требуется секунда, чтобы понять, что происходит. В отличие от меня. Черт, а я все никак не могу сообразить, то ли Ханна притворяется, что тонет, то ли выполняет эпически провальную программу одиночного синхронного плавания. И теперь десять парней и два инструктора пытаются вытащить ее из бассейна.

Сорвавшись с места, я бегу через ворота к Ханне, которая теперь лежит, как мокрая собака, на бетоне у четырехфутового маркера глубины. Ханна ростом выше пяти футов. По правде говоря, все это выглядело настолько нелепой постановкой, что меня больше беспокоит ее эмоциональное состояние, чем физическое.

– Я в порядке, клянусь, – говорит она собравшейся вокруг нее толпе. – Я потеряла равновесие, вот и все.

– Это случилось совершенно неожиданно, – раздается чей-то голос.

– Реально! Секунду назад она стояла, а в следующую уже падала в бассейн, – вторит еще кто-то.

– Я неуклюжая, правда, неуклюжая, – говорит Ханна, как будто это все объясняет. Дело в том, что Ханна вовсе не такая. Это я всегда был неуклюжим и мог с большей вероятностью споткнуться о воздух. Она настолько хорошо контролирует свое тело и пространство, в котором находится, что ее ловкость просто впечатляет.

Я отталкиваю парня в красных шортах и сам проверяю, все ли с ней в порядке. Смотрю на нее сверху вниз, а она, щурясь, смотрит на меня. Я немного отодвигаюсь вправо, чтобы заслонить ее лицо от солнца. Все обескураженные голоса затихают, и в эту минуту больше никого вокруг не существует, пока я не удостоверюсь, что она ничего себе не повредила. Я осматриваю ее тело с головы до ног. Не вижу ни крови, ни торчащих наружу костей.

Смотреть в ее глаза – настоящее испытание.

Боже, в этих глазах целый роман, объясняющий суть ситуации, и я начинаю его читать.

– Я упала, – говорит она как ни в чем не бывало.

– Я заметил, – отвечаю я.

Я продолжаю читать.

Она видела, как я застыл, когда Нейт обратил на меня внимание. И поняла, что я снова стал испуганным школьником. И сделала то, что делала всегда. Она меня спасла.

Ее фальшивое падение в бассейн было стопроцентным способом привлечь всеобщее внимание, включая Нейта. Теперь она лежит промокшая насквозь, потому что хотела дать мне передышку, в которой я нуждался, чтобы снова обрести себя.

– Ты притопал сюда в своих корейских домашних тапочках? – спрашивает она.

Я смотрю на свои ноги.

– Эти шлепанцы не только для дома, – объясняю я.

– Но лучше носить их дома, – отвечает она.

Я улыбаюсь и качаю головой, как часто делаю, когда общаюсь с Ханной.

Я протягиваю руку, и она позволяет мне поднять ее на ноги.

На плече какого-то парня я вижу полотенце.

– Слушай, мы можем одолжить его? – спрашиваю я. Он кивает и отдает мне полотенце, а я заворачиваю в него Ханну. Мокрые волосы падают ей на лицо. Я надеваю ей на голову свою бейсболку задом наперед. И ради прикола пальцем касаюсь ее носа. Возможно, я перегибаю. Она может его откусить. Но она просто поджимает губы и пытается бросить на меня раздраженный взгляд. Однако не может скрыть блеск в глазах.

– Откуда это у тебя? – спрашиваю я, заметив на ее плече небольшой шрам около дюйма длиной. Не знаю, почему меня это удивляет. В детстве я знал о каждом шраме Ханны. Черт возьми, я, наверное, оказывался рядом каждый раз, когда ей было больно.

Мой палец медленно проводит по нему, словно пытаясь запомнить, каков он на ощупь. Кожа у нее нежная, как шелк.

– Меня поцарапала морская свинка, – говорит она, наблюдая, как я касаюсь ее шрама, а затем ловит мой взгляд. Боже, как приятно снова видеть доверие в ее глазах.

– Извини, что?

– У моего учителя английского