А меня вдруг охватило странное, дикое желание сыграть с Джуни в «Монополию», облачившись в наши одинаковые пижамы и похрустывая попкорном. А потом пуститься в пляс. Когда мы были маленькими, мы часто танцевали в нашем отделанном деревянными панелями подвале под песню битлов «Пляши и кричи». И обязательно надевали юбки, чтобы наблюдать, как они закручиваются. Вот и сейчас мне тоже захотелось закружиться в танце с сестренкой, заливаясь задорным, безмятежным смехом, находясь под защитой папы и мамы.

Перед глазами появилась самокрутка. Я жестом попросила передать ее дальше.

– А твоя подружка затянулась еще раз, – указал на Бренду Эд. – Ну же, не будь ханжой.

– Да, Хизер, – поддержал его Ант. – Не ломайся.

Я сделала вторую затяжку, а когда по кругу пошла бутылка, отпила из нее и ликер.

По радио зазвучала песня Fleetwood Mac, но какая именно, я не разобрала. Звуки вдруг стали размазанными, трудно различимыми, словно кто-то зажал мое ухо рукой.

Я посмотрела на Бренду, сидевшую напротив. Лицо-сердечко подруги подсвечивали блики пламени. Любовь к ней словно въелась мне под кожу и вросла в кости. Сигарета зависла в ее поникшей руке – как зависали иногда сигареты в застывшей руке мамы. Глаза Бренды стали стеклянными. «Интересно, это из-за травки или они с Морин и Рикки приняли что-то еще по дороге сюда?» Мы собирались попробовать что-то потяжелее, но только когда-нибудь в будущем, довольно отдаленном. «Может, Бренда и кислоту попробовала без меня?» – пронеслось в голове.

– Ты в порядке? – спросила я подругу. Рот показался мне набитым червяками; стоило это представить, и в животе забурлило. Смешок вырвался наружу отрыжкой.

«Эх, если бы Морин была с нами! Сидела бы рядом со мной у костра…»

Я устремила взгляд на воду, на группу из трех ребят и девушки. Девушка смахивала на Морин. Почему она не присоединилась к нам, почему не села у костра? «Надо узнать!» Но мое внимание переключил на себя Рикки.

– Беспокойся за себя, – сказал он, снова обвив рукой шею Бренды. – А еще лучше побеспокойтесь с Антом друг о друге.

Ант принялся изучать свои ноги. «Интересно, они пройдут проверку на трезвость, если он попытается встать?» Эта мысль меня развеселила. И я опять захихикала, но, похоже, негромко, потому что никто не обратил на это внимания. Эд рассказывал историю о каком-то бое. Со стрельбой и бомбежкой. Если ему было двадцать с небольшим, как я сначала подумала, то он мог видеть бой во Вьетнаме. Я попыталась произвести математические подсчеты, но цифры надели крошечные шляпки и разбежались во все стороны. Я снова хихикнула.

– Крошка сочла что-то забавным, – донесся откуда-то издалека голос Эда. – Почему бы тебе не отвести ее в хижину и не развлечь по-настоящему?

Я не поняла, к кому он обращался, но что-то вцепилось в мое предплечье. Я отпрянула назад и с изумлением увидела на нем руку Анта. А потом почувствовала, как он поставил меня на ноги и попытался увлечь туда, где, по его словам, стояла хижина. Бренда куда-то делась. Там, где они сидели с Рикки, чернела гигантская клякса.

Остались только Эд, Ант и я.

И сердце затрепетало, как крылышко колибри, когда Ант поволок меня в лес.

Глава 16

Когда хижина обрела очертания в мрачном лесу, я ощутила облегчение. А потом что-то вроде возбуждения. Я даже в мыслях не предполагала, что буду когда-нибудь целоваться с Антоном Денке, но именно это должно было случиться. Я была в этом уверена. И испытала благодарность и к ликеру, и к травке. Без них я бы на такое не отважилась.

Дверь в хижину оказалась незапертой.

Затащив меня внутрь, Ант включил свет. Его пальцы все еще впивались в мое предплечье. Мне захотелось сказать парню, что я никуда не сбегу, что он все отлично рассчитал, и я мечтаю с ним поцеловаться, чтобы меня больше не считали «белой вороной» и перестали чураться. Но сухой и отекший язык лишил меня возможности заговорить.

Мне осталось лишь надеяться на то, что Анту не будет противно поцеловаться со мной.

Судя по убранству, хижина служила охотничьим домиком. На всех стенах были развешаны оленьи рога и засохшие рыбины с каменными глазами. Комната была всего одна; она совмещала в себе и кухню, и столовую зону, и гостиную. У одной стены рядом с раковиной стояли холодильник и узкая плита, у другой – диван, накрытый колючим на вид красным пледом. А между ними, посередине, втиснулся карточный столик. На полу в центре комнаты лежал старый коричневый ковер. Его ворс не только сплющился от грязи, но и впитал в себя все возможные мерзкие запахи – и мышиной мочи, и табачного дыма, и затхлой вони чего-то еще, темного, с грибным душком. Помимо входной, в комнате имелось еще две двери. За одной виднелась ванная, другая была закрыта.

«Наверное, за ней спальня», – подумала я.

Ант потянул меня к ней.

Я споткнулась о ковер, и колени, ударившиеся о пол, пронзила боль.

– Из чего сделан этот ковер? – спросила я, пытаясь разгладить складку, подстроившую мне западню. Мне вдруг показалось, что ковер когда-то был живым, а сейчас его шерсть облезла и стала сальной.

– Какая разница? – откликнулся Ант; голос парня задрожал, пока руки поднимали меня на ноги. Его голубые глаза заблестели слишком ярко, и даже несмотря на то, что Ант сощурил их сильнее обычного, блеск не исчез, а лишь усилился, а правый глаз и вовсе стал вдвое больше, чем левый. Но мой взгляд приковал его рот – с полными и такими мягкими с виду губами и белыми ровными зубами. Этот рот мне показался идеальным для первого поцелуя.

– Ты хорошенькая, – сказал Ант.

Я засмеялась.

Брови парня свелись к переносице:

– Я серьезно.

От этих слов я засмеялась еще громче.

Ант уронил мою руку.

– Никому не нравятся хорошие парни, – простонал он. – Девчонок привлекают плохиши, такие как Эд и Рикки. Тебя тоже?

– Нет, – ответила я.

И попыталась представить, как бы я себя почувствовала, окажись наедине с кем-то из них. При одной мысли об этом меня бросило в дрожь. Ну, хоть Ант видел этого Эда насквозь, понимал, какой опасный он человек.

– Почему ты с ним тусишь? С Эдом, я имею в виду.

Ант дернулся, как будто его укусила оса.

– Не знаю, – пожал плечами он, уставившись куда-то мимо меня в одну точку; но его тон заметно смягчился. – Я так долго считал, будто делаю все не так. А с Эдом мне не приходится