– Ты думаешь, что?.. – Я не успею произнести свое предположение до конца.

– Что он все-таки хочет отомстить или вроде того? Да, – Таня нервно кивает головой и почти яростно трет лицо ладонями, пытаясь привести себя в чувства. – Да, я боюсь, что он не успокоился и не смирился. Да и как? – Она отворачивается от меня и смотрит в сторону; наверное, неосознанно пытается скрыть повлажневшие глаза, и шепчет: – Кто вообще с таким смирится?

– Тань… – зову я тихо и медленным, осторожным движением тянусь рукой к ее, мягко сжимаю ладонь, надеясь передать через тактильный контакт хотя бы капельку сил и душевного тепла. – Милая…

Она шмыгает носом и оборачивается ко мне, пытается растянуть губы в улыбке, но получается криво и недостоверно.

– Знаешь, иногда мне ужасно паршиво от того, что из всех нас только Темка не пожелал мириться с несправедливостью, с тем что наша Настя… – Танин голос срывается, а я прикусываю губу, чтобы не расплакаться самой. – Что она так и осталась не отомщенной. Те ублюдки землю топчут, как ни в чем не бывало, пока она в ней лежит. Даже работу не потеряли, погоны носят, уроды, – выплевывает она с горечью и подавленно замолкает.

– Вы сделали все, что могли, – говорю я уверенно. – Все, что было возможно, чтобы добиться справедливости. Не ваша вина, что эту систему не перекроить, когда большинству на все плевать. Силы просто не равны.

– Да, – соглашается Таня, но я вижу, что сейчас мои слова для нее недостаточно убедительны, что застарелая рана снова кровит, благодатно принимая в себя опасную заразу извне, и рискует загноиться при первом удобном случае. – Да, силы были не равны…

Смотреть на Таню сейчас больно: взгляд пустой, бледный рот искривлен, как от нестерпимой, пробравшейся в каждый кусочек ее тела муки, плечи сгорблены. Она вся похожа на резко выцветшую и источившуюся от тяжелых невзгод фотографию или слабого, полупрозрачного призрака, застрявшего на границе миров. И мне за нее очень страшно.

– Знаешь, – произношу я достаточно громко, чтобы вывести Таню из ступора и привлечь ее внимание к себе, – я предлагаю сегодня поехать ко мне. Напьемся под какой-нибудь уютный фильм из нашей постоянной коллекции и отвлечемся от всего, давай?

В этот раз лицо Тани действительно светлеет. Сделав парочку глубоких и медленных вдохов и выдохов, она соглашается:

– Давай. Иначе я, кажется, рехнусь.

– Тогда точно смотрим «Мумию»! – затеваю я тут же незамысловатое обсуждение будущего вечера, и удачно: Таня издает слабый смешок.

– Только если две части подряд. – Вот уже и условия ставит.

В ответ я обиженно фыркаю, поддерживая наш целебно-бессмысленный диалог, и серьезным тоном заверяю:

– Разумеется, мы посмотрим сразу первую и вторую.

Третью часть мы обе терпеть не можем и включаем ее лишь в самых крайних случаях, когда четырех часов доброго и смешного приключенческого кино с главным героем – красавчиком и милашкой – оказывается недостаточно. К счастью, сегодня не настолько плохой день и нам хватит стандартной дозы обоюдно любимого нами Брендана Фрейзера.

Да, у строгих и высоколобых преподавательниц философии (это обо мне) и стойких трудоголиков-ветеринаров (это про Таню) есть свои тайные слабости. Например, геройские фильмы с действием в Древнем Египте.

Глава 17

Утром мы с Таней с трудом разлепили глаза, и даже самому черному и крепкому кофе не удалось нас взбодрить: я успела провести два семинара подряд, а продолжаю постыдно зевать, прикрывая рот ладонью, когда отворачиваюсь от студентов к доске. Мне немного неловко и перед группой, и перед уважаемым и любимым Иммануилом Кантом, к чьей этической концепции сегодня подступил нынешний третий курс под моим чуточку менее активным, чем всегда, руководством.

– Итак, – говорю я, поглядывая на усиленно нахмуренные лица ребят: одни действительно всерьез размышляют над поставленным вопросом, другие пытаются вяло вспомнить прочитанный накануне одним глазом текст, оставшиеся – со всем имеющимся актерским мастерством изображают работу мысли, только бы не навлечь на себя внимание преподавательницы, то бишь мое. – Давайте еще раз попробуем сформулировать, что Кант понимает под «моральным законом»? Все, что вы сказали по отдельности, звучит верно, но понимания не дает.

Пара студенток – из тех, что не гонятся за оценками и не считают нужным зубрить каждый заданный трактат наизусть, а потому зачастую удивительно свежо мыслят, поднимают руки. Я ободряюще им улыбаюсь.

– Да, Маша, начинайте. Затем Аня.

Слушая ответ и и фиксируя про себя, о чем стоит задать дополнительные вопросы, чтобы окончательно разложить материал по полочкам в молодых головах, я бегло проверяю время на телефоне и застываю, случайно попав в раздел виджетов. Там наша с Антом свадебная фотография.

Селфи на фоне здания ЗАГСа. Перспектива завалена, освещение оставляет желать лучшего, вместо белоснежного платья и столь же белоснежного снега – бежевое шерстяное пальто на мне и слякоть на асфальте. Мы с Антоном улыбаемся, но не как безумно влюбленные: скорее загадочно-довольные проделанной только что авантюрой.

Свадьба не стала для нас событием. Не было свидетелей, фотографа и толпы гостей. Машину Антона не украшали никакие атрибуты молодоженов.

Мы просто забежали в ЗАГС в назначенное нам время. Надели кольца и поставили подписи, получили документы и вышли в мир уже мужем и женой. Мне кажется, все произошло настолько поспешно и обыденно, что никто из нас не проникся важностью того дня.

Потом были взаимные смешки и подтрунивания по поводу нашего нового статуса, несколько смущенных селфи, на которых я в последний миг настояла, наверное, не сумев полностью примириться с тривиальностью дня свадьбы, и камерный ужин на двоих в ресторане, меню которого совершенно точно было нам не по карману.

Ночью, однако, нас словно накрыло осознанием случившегося. Не знаю, может быть, я выдумала лишнего, но тогда мне казалось, что прикосновения Антона изменились, что в его взгляде я вижу что-то новое – удивление напополам с уверенностью и особенный трепет.

Тело обдает болезненным, удушливым жаром, и я наконец прихожу в себя. Мгновенно блокирую экран телефона и растерянно осматриваю аудиторию, прежде чем облегченно выдохнуть: мое «выпадение» из реальности вроде бы никто не заметил.

В груди тоскливо ноет, перед глазами еще стоит наша с Антом фотография, а я медленно закипаю. Я устала от этих чувств. Устала не принадлежать себе. Устала от перманентной боли и царапающей сердце собственной ущербности.

Едва студенты и студентки покидают аудиторию, я снова хватаюсь за телефон, но не для повторного сеанса ностальгии. Нет, я иду на сайт