предупреждали, что будут причаливать суда, поэтому мы сообщили в штаб!

— Охраняйте корабль! — велел я. — Это моя собственность, на которую у меня большие планы! Пропадёт — будет суровый спрос!

— Ладно! — не стал спорить наблюдатель. — Проследим!

Киваю ему и иду в сторону оборонительного периметра.

— Дмитрий Ибрагимович! — помахал мне рукой Игорь.

— Здоров! — приветствовал я его. — Запустите?

— Конечно!

Прохожу на территорию Коммуны и вижу взвод красноармейцев, разгружающих кузов КамАЗа. Ящики с боеприпасами.

— Товарищ Верещагин! — подбежал ко мне неизвестный боец. — Вас вызывает к себе товарищ председатель народного совета!

— Срочно? — уточнил я.

— Велено вести сразу же, как явитесь, — ответил боец.

— Ладно, — кивнул я. — Веди.

Бабуля заседала на очередном собрании народных депутатов.

Я как-то зарамблерил на останках интернета, что это такое — советы народных депутатов и понял, что ничего нового Агата Петровна не изобрела, а просто скопировала то, что было создано во времена Революции, с исключением некоторых пунктов, типа, не пускать в советы аристократию, барыг и прочих неблагонадёжных. Сейчас пускают всех, за кого голосуют избиратели, потому что, наконец-то, во всём мире настал первобытный коммунизм — денег нет, вещи имеют только прикладную ценность, оружие имеет высшую ценность, а социальный класс всего один — пища для зомби и друг для друга.

«Наверное, следует называть это диким коммунизмом», — подумал я.

— Появился, наконец-то, — заметила меня бабушка. — Товарищи! Предлагаю поставить на повестку вопрос о белых, коих привела всё ещё приговорённая к расстрелу Людмила Метелина.

Депутаты сначала коллективно посмотрели на меня, после чего начали переглядываться и перешёптываться.

Всего на заседании присутствовало девять депутатов, не считая бабушки, но это логично — людей ещё мало, поэтому много депутатов быть и не может.

— Вот о Людмиле я тоже хотел бы поговорить, — перехватил я инициативу. — Требую для неё амнистии, потому что считаю, что она может принести нам много пользы. Как минимум тем, что неплохой боец. Вдобавок следует сказать, что она не слетела с катушек, как многие суперы.

— Сначала объясни, зачем ты привёл в Коммуну беляков, — потребовала бабушка.

— А что, надо было бросать их на съедение зомби? — усмехнулся я.

— Если бы ты послушал требования их генерала, то всерьёз задумался бы об этом, — вздохнула бабушка. — Он требует связь со ставкой царя, где бы она ни находилась, а также пытается сагитировать наших бойцов переходить под его командование.

Ну, что-то вроде такого я и ожидал.

— Так вы здесь власть — проясните человеку, — улыбнулся я. — Он в шоке, как и все, невольно прибывшие в наш мир. Сейчас он пытается вернуть контроль над ситуацией, утраченный в ходе…

— Мы это знаем и понимаем, — перебила меня бабушка. — Но зачем ты привёл их без согласования с нами?

— Ситуация была очень близкой к критической, параллельно с мыслительным процессом я ещё и от зомби отбивался, вообще-то, — ответил я. — Да и как ты себе представляешь согласование спасения жизней двух сотен людей?

— Тем не менее, — покачала головой Агата Петровна.

Хочет взять под колпак, чтобы по стойке смирно стоял и строевым шагом ходил, когда надо будет сходить в ларёк за пивом и сигаретами…

— Бабуль, ты меня не строй, — вздохнул я. — Другим коммунарам можешь приказывать, указывать, сеять светлое нефильтрованное, а меня оставь в покое. Я работаю один, начальства над собой не потерплю, поэтому навязчиво требую относиться ко мне, как к стихийному бедствию. Я просто прихожу, иногда помогаю, когда есть возможность, а нет возможности — ну, значит, без меня обойдётесь. Я не часть команды. Кстати о команде…

— Всё с тобой понятно, — поморщилась бабушка. — Не могу сказать, что я удивлена.

— И остальные тоже не удивлены, я надеюсь, — оглядел я присутствующих народных депутатов.

— Дмитрий — свободный человек, — встал со стула какой-то бодренького вида дядька лет семидесяти, одетый в костюм типичного совдеповского стиля. — В ряды ополчения Коммуны он не вступал, поэтому приказы комиссаров и командиров он слушать не обязан, так что имеет полное право так говорить. Не ощущаю почвы под претензиями и неодобрением, Агата Петровна.

Бабуле не понравилось, что дедок попёр на неё, пусть и обоснованно. Внешне это проявилось лишь в на мгновение изменившемся взгляде, а так, каменное лицо бабушки не дрогнуло ни на микрометр.

— И всё же, если уж ведёте кого-то в Коммуну, Дмитрий, будьте добры предупреждать заблаговременно, — продолжил крепкий старичок.

— Мы не представлены, — нахмурил я брови.

— Геннадий Васильевич Шклов, — представился старичок. — Рад очному знакомству.

— Взаимно, — улыбнулся я. — Что там дальше по повестке, Агата Петровна?

— Амнистии не выдаём, — покачала головой бабушка. — Мера пресечения должна быть приведена в исполнение.

Эх…

— Она нужна мне, поэтому я готов щедро заплатить, — заговорил я после паузы. — Я ещё не разбирал кучу сфер, полученных с хладных трупов Барина и его команды — можете забрать их в безраздельное и счастливое пользование, а взамен отдать мне Шув, в безраздельное и счастливое пользование.

— Ты что… — заговорила бабушка.

— Нет, — усмехнулся я. — Почему ты настолько плохого мнения обо мне? Она полезный боец и нужна мне для усиления костяка моей боевой группы.

Очень маленькой, но очень гордой боевой группы…

— И даже не посмотришь, что отдаёшь нам? — усмехнулась бабушка.

— Да мне плевать, — пожал я плечами. — Шув мне ценнее, потому что сферы сверхспособностей не могут прикрыть мне спину.

— Ладно, товарищи, голосуем, — решила бабушка. — Кто за амнистию Людмилы Метелиной? Поднимите руки.

Из десяти депутатов руку подняли семеро.

— Большинством голосов принято, — резюмировала Агата Петровна. — Следующий вопрос повестки — как быть с белыми?

— Я считаю, что нужно отделить военных от гражданских, — вновь встал со стула Шклов. — Пусть военные катятся, куда хотят и умирают во имя царя, но гражданские должны остаться — люди там простые, случайно оказавшиеся рядом с площадью переброса. Перекуём их, постепенно, в настоящих коммунаров.

— Думаю, меня этот вопрос касается очень опосредованно, — поделился я мнением. — Поэтому вынужден откланяться — дела…

Покидаю зал заседаний и иду домой. Политикой не интересуюсь, ни глобальной, ни местной, поэтому мне