видим и по свиньям, и по жирафам, и по другому зверью. Стало быть, чисто гипотетически и австралопитекам ничто особо не мешало мигрировать из Африки, примеров чего мы, впрочем, до сих пор не знаем. Но легко предсказать, что в скором будущем новые исследования ближневосточных и южноазиатских отложений явят миру евразийских австралопитеков. Уже даже найдены четыре подозрительных фрагмента костей из местонахождения Татрот в Сивалике с древностью 3,4 млн л. н., которые потенциально могли принадлежать индийским австралопитекам, но их сохранность столь плачевна, что совершенно неочевидно – обезьяны это были или уже кто-то более продвинутый.

Также важно, что в Восточной Африке почти все роды позднеплиоценовых грызунов – уже современные. Это значит, что условия принципиально не отличались от нынешних, так что легко можно представить себя на месте австралопитека, прогулявшись по зарослям африканского буша (можно даже проникнуться этим в углублённой форме, если по пути напороться на отдыхающего буйвола, прайд львов или голодного леопарда).

Люди расцветают, жирафы вымирают

И вот среди этого зоосада паслись наши предки – грацильные австралопитеки. Поздние Australopithecus afarensis становились всё меньше и меньше, а их зубы вырастали всё больше и больше. Метровый рост в некотором роде обеспечивал безопасность от слишком больших хищников и позволял прокормиться на той же территории большему числу особей. Учитывая, что павианы в то же время росли (они были клыкастее и способны толпой прогнать любого саблезубого, так что могли позволить себе стать большими), случился эволюционный перекрёст: если раньше мартышкообразные были мелкими, а человекообразные – большими, то теперь, наоборот, австралопитеки оказались меньше павианов. Зато моляры австралопитеков увеличивались. Между прочим, мегадонтия в то же время захватила и свиней, и павианов. Причина банальна: саванная пища куда суше и жёстче, а потому требует более тщательного пережёвывания. Конечно, росли не только зубы, но и весь пищеварительный аппарат – челюсти, жевательные мышцы, даже живот, что мы видим по расширению таза и нижней части грудной клетки австралопитеков. Это был очень опасный момент, так как мог закончиться появлением чересчур специализированных вегетарианцев без надежды на развитие разума. Собственно, с частью потомков грацильных австралопитеков так и произошло.

Но по пути они успели дать новый замечательный расцвет. В Чаде 3,58 млн л. н. жили Australopithecus bahrelghazali, в Эфиопии 3,3–3,5 млн л. н. – A. deyiremeda, в Южной Африке 2,6–3,67 млн л. н. – A. africanus. Самые интригующие австралопитеки – Kenyanthropus platyops из Кении. Судя по челюстям и зубам, они не были нашими прямыми предками, но 3,2–3,5 млн л. н. оказались первыми изготовителями каменных орудий труда! Чопперы ломеквийской культуры – самые древние и крайне примитивные орудия – тяжёлые корявые булыжники, оббитые с одного конца несколькими ударами. Зачем кениантропы их вообще делали – большой вопрос. У ломеквийских чопперов нет режущего края, а колоть орехи или размочаливать корневища вполне можно и необработанным камнем. Вероятно, потому-то эта культура и исчезла практически сразу безо всякого развития. Но попытка прекрасна тем, что это был первый опыт изготовления каменных орудий на планете! Наши предки стали делать что-то подобное лишь спустя шестьсот тысяч лет!

Кстати, как раз где-то в плиоцене мы должны были избавиться от шерсти – для лучшего потения и сбрасывания лишнего тепла из организма – и обрести чёрную кожу – для защиты глубоких слоёв кожи от избытка ультрафиолета, который может повредить ДНК и вызвать рак. Здорово, что ровно по той же причине у жирафов язык имеет насыщенный чёрно-фиолетовый цвет – чтобы не сгорел на экваториальном солнышке, поскольку жираф постоянно высовывает язык, слизывая листья. Аналогично у нас эволюционировала ловкая хваткая кисть – для собирания корешков, орешков и ягодок, а у жирафов – ловкий гибкий язык – для объедания ветвей. Правда, мы потом усовершенствовали кисть до трудовой, а у жирафов ещё всё впереди.

Под самый конец позднего плиоцена самые одарённые грацильные австралопитеки прокачались до нового уровня и стали массивными австралопитеками – парантропами Paranthropus aethiopicus, жившими в интервале времени от 2,7 до 2,3 млн л. н. Они решили проблемы саваннизации и конкуренции переходом на питание какими-то совсем малосъедобными растениями, вероятно осокой. По берегам восточноафриканских озёр и сейчас богато зеленеют заросли осоки, только вот её никто не ест, потому что края её листьев усажены огромными шипами. Вероятно, парантропы, будучи прямоходящими и рукастыми, наловчились счищать эти колючки. А может, у них просто была лужёная глотка. В любом случае, парантропы довели мегадонтию до совершенства: их моляры были почти той же величины, что у гигантопитеков, только вот сами челюсти у парантропов были едва ли не в два раза меньше. Для крепления мощнейших жевательных мышц служили выдвинутые вперёд края лица, широко расставленные скуловые дуги и высокие гребни на черепе – сагиттальный на макушке, выйный на затылке и височные по бокам. В итоге парантропы стали ходячими газонокосилками. Эфиопский парантроп был первым вариантом, в раннем плейстоцене его достижения были доведены до совсем уж рекордных значений.

* * *

Чем подробнее и интереснее становится история людей, тем проще и скучнее становится история жирафов.

Очевидно, в позднем плиоцене в центральноафриканских лесах уже давно водились окапи Okapia johnstoni, составляющие ныне своё подсемейство Okapiinae. Другое дело, что в этом регионе производилось крайне мало раскопок, так что пока известна едва ли не единственная находка ископаемого окапи – рог из формации Кайсо в Уганде с древностью 2,3–2,9 млн л. н.

Кстати, рога окапи весьма оригинальны. В основе это те же оссиконы, что и у жирафов: изначально отдельные окостенения, с возрастом срастающиеся со сводом черепа, покрытые кожей и с кисточкой длинной шерсти на верхушке. Но вот именно верхушка рожика именно у окапи своеобразна: у взрослого она роговая, прорезывается из-под кожи и выступает наружу, раз в год отмирает и нарастает заново – на такой основе могли бы появиться сменные рога, как у оленей. Показательно и то, что, несмотря на очевидное сходство с палеотрагусами, у окапи никогда не бывает заполированности рогов. Половой диморфизм у окапи выражен сильнее, чем у жирафов: у самок иногда бывают зачаточные рожки, но чаще – только пучки волос на месте отсутствующих рогов.

Современные окапи живут в дождевых лесах Центральной Африки вдоль реки Конго и её притоков, причём и на северном, и на южном берегу. Видимо, они расселились там весьма давно, когда леса охватывали истоки и можно было пройти по ним, не выходя в саванну. Показательно, что шимпанзе за то же время разделились на два надёжных вида – обыкновенный Pan troglodytes на севере от Конго и карликовый бонобо P. paniscus