Галиматью её лидер несёт с трибун, людей забалтывает, а между собой они интриги плетут, чтобы подсидеть друг друга.

«Это не открытие, — подумал Данила, — об этом уже не на кухнях, а на улицах услышать можно».

— Я понял, что наш Александр Михайлович не работает, а досиживает. Гдлян с Ивановым «кремлёвским делом» по Узбекистану подкузьмили не только Черненко, Горбачёву и другим партийцам, но поставили в критическую позу самого Рекункова. В мае ожидается очередная сессия Верховного Совета, кончится срок у депутатов, тогда и помашут они нам ручкой, а вместе с ними и наш Генеральный.

— А замена?

— Народ про эти замены давно анекдоты тискает. Не слышал?

Данила пожал плечами:

— Их столько, что сегодня расскажут — завтра уже забываешь.

— Вот слушай один на эту тему, — хмыкнул Галицкий. — Звонок в ЦК раздаётся: «Вам секретарь нужен?» Отвечают: «Нужен, нужен. Один за другим мрут. Только знаете, какой бы нам пригодился?» — «Да знаем, — отвечают, — как раз такого и подыскали — и старый, и дурак!»

Данила подавил смех.

— Не смешно, сам знаю, — поморщился Галицкий. — Однако на месте героя нашего[9], орденоносца, посажен будет Сашка Сухарев. Юстицию отечественную подымал, а разница у них в возрасте год или два. Вот тебе и молодёжь! Так что как ни стар лозунг, а партия у нас так рулевым и остаётся.

Галицкий помолчал и, подводя черту под разговором, закончил:

— Отношения у меня с новым Первым неважнецкие. У Боронина на поводке не был, а уж под этого пионервожатого подавно не лягу. Думаю, менять пора и мне седло на сиделку, а шашку на валенки. Так у нас амурские казаки гутарят.

— Не спешите, Аксентий Семёнович, — поднялся Данила и улыбнулся в тон. — Рука не дрожит, перо из рук не валится. Дождитесь моего возвращения.

— Эк, хватил! — усмехнулся и прокурор. — Конечно, дождусь, — поднялся, пожал ему руку, подбадривая, хлопнул по плечу. — Удачи тебе и, как говорилось когда-то, жду со щитом.

Надо ли верить в приметы

У Чехова какой-то чудак из рассказа, вспомнилось почему-то Даниле, собиравшему бумаги в портфель, советовал: чтобы повезло и счастье не промчалось мимо, надо накануне ночью сварить чёрного кота. Ересь, конечно, и полная белиберда. Писатель, верно, выдумал это в ту пору, когда именовался «Чехонте». Дурь — дурью, однако с котом у Ковшова не сложилось, и, соответственно, как Костик ни бегал по его звонкам в аэропорту, из-за непогоды билеты на самолёт не продавались на ближайшие два дня. Вот и не верь в чёрную магию!..

После полутора суток тягостных метаний между вагонной полкой и рестораном Данила прибывал в столицу и, тоскливо глядя в окно, заливаемое проливным дождём, окончательно скис. Однако судьба-индейка всё же смилостивилась над ним и улыбнулась: над Павелецким вокзалом выглянуло солнышко, налетевший ветер разметал облака, лишь сырость под ногами и редкие капли за воротник напоминали о непогоде.

Изрядно намяв бока на лежанке, Данила, обременённый одним тощим портфелем, отказался от такси, метро и решил дотопать до Генеральной прокуратуры пешком, собраться с мыслями, в который раз переворошить во вспухшем мозгу всё мыслимое и немыслимое, хотя ночью только этим и занимался, не сумев сомкнуть глаз.

В Генеральной он мыслил найти Лыгина, одного из помощников Виктора Илюшина, находившегося в командировке, а уже с помощью Лыгина без проблем отыскать нужного человека в аппарате военной прокуратуры, пригласившего его на приём. Плутать одному по коридорам ему не хотелось, да и Лыгин, приятель с давних пор, обещался к его приезду раздобыть хотя бы малейшую информацию о пропавшем сыне.

Лишь только мысль о Владиславе пробилась из глубины его сознания, где он её пытался постоянно гасить, у Данилы слабли ноги, но ни с того ни с сего вдарил ливень, и Ковшову, забыв обо всём, пришлось метнуться к ближайшему метро — лёгкий плащ, легкомысленно взятый им в дорогу, мигом бы промок вместе с ним.

Отряхиваясь, он совершенно случайно отметил за своей спиной знакомую фигуру мужчины, мелькнувшего перед его глазами ещё на вокзале. Запомнился ему тот приметной кепочкой и внимательным взглядом, изучавшим его. Мужчина сразу завертелся, будто спохватился, и, уже совсем неприлично расталкивая входящих пассажиров, кинулся в сторону, будто нашёл того, кого встречал.

«Видно, так никого и не встретил», — решил про себя Ковшов, но отметил, что «прицеп» от него не отставал, вёл себя странным образом, пытаясь затеряться в толпе.

«Ну что же, последуем далее, таинственный спутник», — усмехнулся заинтригованный Данила и, перекинув плащ на свободную руку, поспешил по переходам метро к нужной станции.

В метро дремали бродяги и гуляли сквозняки. Холод земли властвовал здесь хлеще, нежели на воле. Благо Ковшов нырнул в людской поток, мчавшийся к очередной электричке, и быстро согрелся. Зябли руки, сжимавшие портфель, и, вообще, странное чувство владело им. Покинув город, он словно оторвался от родного, тёплого, спокойного, а ступив на чужую землю из вагона, враз растерял уверенность в себе, пал духом. «Вот уж действительно “будто лист оторвался от древа”, — мелькнули в сознании строчки не то какого-то стихотворения, не то из песни. Ностальгия всегда охватывала его душу, лишь он переступал порог, отправляясь в дальнюю поездку. А в этот раз особенно… Очаровашка так и не смогла скрыть слёз, целуя его, а Татьянка откровенно разревелась и убежала, не попрощавшись. — Неужели и её детское сердечко почувствовало нагрянувшую на нас страшную беду?..»

Добежав до станции, Ковшов нагнулся, будто приводил в порядок развязавшийся шнурок, успев незаметно оглядеться за эти мгновения. Нет, «прицепа» в опасной близости не наблюдалось, похоже, он сгинул окончательно. Не спрятался ли за колонной? Данила даже сплюнул от этой мысли — ещё одна дурь привязалась! Как он мог испугаться тени за спиной? Не было никакого преследования! Чем он мог привлечь вокзального вора? Легко висящим на двух пальцах портфельчиком?!

Задумавшись, Данила невольно вздрогнул от вырывавшегося из туннеля шума и сильного потока холодного воздуха, вытолкнутых влетевшим на станцию составом метро. Толпа, поспешая, хлынула на край перрона. Ковшов не заметил, как, захваченный общей людской волной, неосторожно очутился у самого края глубокого рва, где внизу пролегали отдраенные поездами до блеска ножи рельсов. Запах мазута ударил в нос. Он попытался сделать шаг назад, в сторону, прижаться к людям, чтобы не свалиться в разверзнувшуюся перед ним смертельную пасть, не свалиться под колёса мчавшейся ещё громадины, но сзади, крепко задев его плечо, кто-то пролетел мимо с диким воплем. Данилу удержали обхватившие его чьи-то руки, и он ощутил горячее дыхание на щеке.

— Стоять! Стоять! — ревел, не прерываясь,