было, а во время профилактических работ, из-за которых и по сей день горячую воду отключают по несколько раз за лето, мыться приходилось почти так же. Только в тазике была теплая вода, а не сама Марина. И чище вокруг было в разы!

Фен она с собой не взяла, а у Артема его, конечно же, не было. Зато от поднявшегося на улице ветра стекла в окнах подрагивали, и безжалостно сифонило. Боясь простудиться, Марина залезла, подобрав под себя ноги, на разложенный диван, установленный в нише в стене, где можно было найти хоть какую-то защиту от сквозняка. Постельным бельем Артем, похоже, не пользовался. А что, логично: нет белья — нет проблем со стиркой! Зато имелись пара замусоленных пледов, ватное одеяло без пододеяльника и несколько подушек без наволочек. Марина выбрала тот плед, который показался ей более чистым и, разложив его на краю дивана, уселась сверху. Она прочесывала мокрые волосы расческой и вытирала их полотенцем, а потом повторяла все сначала — верный способ выгнать влагу в отсутствии фена.

Она разглядывала обои, желто-коричневые, — не от того, что кто-то изначально хотел видеть здесь стены такого цвета, а из-за того, что время сделало их такими. Местами они были протерты, местами отвалились и были оторваны, обнажая штукатурку.

Марина брезгливо поморщилась, в очередной раз задаваясь вопросом, что она делает здесь. Нет, по поводу ее желания увидеться с Артемом все было относительно ясно. Именно, что «относительно» — относительно всего остального: того, к примеру, к чему вся эта ее бравада с приездом сюда могла привести. «Ни к чему. Уж ни к чему хорошему — точно», — каждый раз отвечала она себе. Да, все могло пойти по самому романтичному сценарию: взаимные признания, секс и все такое. Но что дальше? Неизбежное расставание — вот что. Потому что она не могла представить себя в том, что было жизнью Артема. Да и Артема в своей, питерской, жизни не могла представить тоже.

Она услышала, как хлопнула входная дверь. Но Артем зашел в комнату не сразу, покопошившись еще на кухне и похлопав дверцей холодильника.

Когда наконец он появился в дверях, Марина увидела, что он пьян. Куда сильнее, чем раньше, — не настолько, чтобы не стоять на ногах, но настолько, чтобы заметно пошатываться при ходьбе.

Он подошел к ней и присел рядом на диван. Марина замерла, глядя ему в глаза и пытаясь понять, какое в них выражение, — безуспешно.

Артем протянул руку к ее лицу и, не докончив движения, остановился. Потом все-таки решился и, прикоснувшись к ее волосам, осторожно вытянул что-то оттуда.

— Перо, — смущенно пояснил он, продемонстрировав находку.

— Откуда? — изумилась Марина.

— Здесь же птичий заповедник, — он тихо усмехнулся. — Тут повсюду перья.

Марина улыбнулась.

Он хотел убрать руку, но она поймала ее своей, взявшись пальцами за его ладонь.

Они оба замерли, глядя друг другу в глаза. И во взгляде Артема она наконец смогла различить что-то — огонь. От него у Марины перехватило дыхание.

Артем резко подался вперед и, взяв ее руку в свои, наклонился и… кажется, поцеловал. Это было такое легкое, неясное прикосновение, вообще трудно различимое сквозь прорезь в его тряпичной маске.

— Тёма… — прошептала она и хотела было дотронуться до его плеча, но он резко выпрямился, отпрянув.

— Прости, — коротко бросил он, отводя глаза.

Он хотел отпустить ее руку, но она удержала его за кончики пальцев.

Артем коротко глянул на нее и снова опустил взгляд.

Молчание затянулось. А потом он вдруг спросил:

— Марина, зачем ты приехала?

— Я соскучилась, — пожала плечами она. — Хотела тебя увидеть.

— А-а… — неясно протянул он.

Марина растерялась. Что делать, она не знала. Но что-то она должна была сейчас сделать — это точно.

— Сними маску, — попросила она.

— Зачем? — спросил Артем, вскинув на нее ошеломленный взгляд.

— Я хочу увидеть твое лицо. Настоящее, — набравшись решимости, заявила она.

— Не стоит, — покачал головой он. — Там не осталось лица, я же тебе говорил. Там не на что смотреть.

Марина закусила нижнюю губу и крепко сжала его пальцы.

— Стоит. Я хочу знать, какой ты — на самом деле.

Артем долго смотрел ей в глаза, будто пытаясь понять, говорит ли она правду. Она ощутила, как задрожали его руки.

— Ладно, — выдохнул он.

Она отпустила его пальцы, и он, откинув капюшон толстовки, принялся снимать свою маску — неуверенными, рваными движениями. Сначала распутал завязки сзади, после — ткань, намотанную вокруг шеи.

Марина задержала дыхание, готовясь ко всему. Не зря. Реальность оказалась хуже всяких ее предположений.

Ощущение было, что кто-то вылил сверху на череп ведро глины, да так и оставил застывать, не удосужившись придать ей черты человеческого лица. Эта глина растеклась неровными складками — грубыми розоватыми рубцами. Волос и бровей не было — просто не осталось здоровой кожи, на которой они могли бы расти. Кончика носа тоже не было, будто его отрезали, оставались лишь торчащие вертикально отверстия-ноздри. Огонь от того взрыва, опалил, видимо, больше справа — здесь не сохранилось и намеков на ушную раковину, а кожа с глубокими рубцами со щеки, почти от самого глаза, плавно стекала в шею, а затем на плечо, лишь едва выделяя челюсть. Левой стороне лица досталось меньше: сохранились и остатки уха, и ясно были очерчены скула и подбородок. Ожоги были и на губах, особенно справа, где уголок их был вытянут вниз, обнажая немного зубы и создавая ощущение жутковатого оскала.

Марине ничего в этот момент не хотелось сильнее, чем закрыть глаза или отвернуться. Но она знала, что не имеет на это права. Да, она ничего не могла поделать с ужасом или чем там еще, что было сейчас в ее взгляде, но отвернуться — было бы хуже всего!

А еще она повторяла себе, что перед ней все тот же Артем — замечательный, добрый человек, с которым у нее было столько чудесных разговоров, который столько раз поддерживал ее, находя для этого нужные слова, к которому, в конце концов, она уже давно что-то испытывала!

Марина вдруг осознала, что, несмотря на всю свою моральную подготовку, она в глубине души все равно почему-то мечтала увидеть под маской кого-то похожего на того красивого парня со старых фото Артема.

— Ладно, — тяжело вздохнул он. — Посмотрела — и хватит.

И он поднял вверх