— Когда-то под нашей властью находилась большая часть Южной Италии, — сказал Фернандо. — Герцогства Корсиканское и Афинское тоже принадлежали нам. Мы властвовали на Средиземном море.

Естественно, мне были знакомы просторы моего родного королевства Кастилии и Леона. Но тем не менее меня захватили его откровения о заморских владениях Арагона, предприимчивые мореплаватели которого искали богатства в далеких землях, привозили оттуда сундуки с пряностями, драгоценными камнями и шелками, а также минеральные квасцы, использовавшиеся для окраски тканей, — торговцы платили за них целые состояния.

— Вы подобны римлянам, — выдохнула я. — У вас целая империя.

— И чувствуем мы себя так же! — рассмеялся он, показав щель между верхними передними зубами, придававшую ему необъяснимое очарование. — Наше тщеславие превосходит возможности казны, а чтобы поддерживать столь дальние владения, требуются деньги, и немалые.

Он немного помолчал, и лицо его помрачнело.

— А после того, как проиграли Константинополь туркам, мы стоим перед лицом серьезной угрозы со стороны неверных. Опасность угрожает всей Европе. Именно так овладели нами мавры много веков назад, и подобное может случиться и снова. Турки способны использовать в качестве прохода Гранаду, так же как мавры использовали Гибралтар.

Мысль о захлестывающей нас темной волне мавров заставила вздрогнуть, несмотря на все то восхищение, которое вызвали у меня познания Фернандо. Я никогда не задумывалась о катастрофическом падении Константинополя, одного из самых почитаемых городов христианского мира, хотя это случилось два года спустя после моего рождения и потрясло нашу веру до самых основ. Знания мои ограничивались иллюстрированными историями Кастилии, поэмами о трубадурах и романтическими притчами вроде «Книги о доброй любви». Я никогда не видела наш мир с той точки зрения, с какой смотрел на нее Фернандо, считая нас не центром мироздания, а всего лишь его частью. Его слова приводили меня в восторг, словно я стояла на палубе галеона, рассекающего пенные воды на пути к неизвестным берегам…

— А теперь, — вздохнул Фернандо, — когда этот паук Луи Тринадцатый угрожает северной границе Арагона, нам приходится держать армию наготове. Войска стоят денег, и куда больших, чем вы можете вообразить. Знать не станет призывать своих слуг без денег, а вассалы не пойдут сражаться без соответствующего жалованья. Моя мать умела экономить на расходах на содержание двора, так что мы могли… — Он замолчал и отвернулся. — Не могу поверить, что только что говорил о ней так, будто ее уже нет.

— Уверена, вы вовсе не это имели в виду, — сказала я.

Он снова посмотрел на меня:

— Когда вы рядом, слишком легко забыться.

Я не ответила. Мы подошли к арочной галерее, окружавшей дворец; сами не заметили, как дважды обогнули весь сад. Когда мы впервые в него вошли, он показался мне большим, настоящим лабиринтом. Теперь же, когда в моей голове все еще звучали слова Фернандо, сад выглядел тесным творением человеческих рук из аккуратных живых изгородей, неестественно подстриженных деревьев и ровных дорожек, ведущих в никуда.

— Это не ваша подружка? — спросил Фернандо.

Бросив взгляд в сторону галереи, я увидела Беатрис, которая сидела на каменной скамье рядом с Кабрерой. Он что-то ей говорил, оживленно жестикулируя, а она восхищенно слушала, не сводя с него глаз.

— Пожалуй, он для нее несколько староват, — усмехнулся Фернандо, — но ей, похоже, все равно.

Я тут же разозлилась, услышав в его словах недвусмысленный намек.

— О чем вы? Дон Андрес де Кабрера всего лишь крайне добр к нам. Вряд ли у него есть какие-то виды на…

Но тут взгляд мой упал на Беатрис, которая слушала Кабреру, кокетливо наклонив голову и шире обычного раскрыв глаза, словно тот был самым обворожительным мужчиной из всех, кого она когда-либо знала. Я стояла перед ней всего в нескольких шагах, но она меня даже не замечала.

Я подавила смешок. Похоже, он ее все-таки очаровал…

— Я должен научить вас танцевать, — выдохнул Фернандо.

От моего веселья не осталось и следа.

— Что? Но мы танцевали всего лишь вчера вечером. И у меня достаточно хорошо получалось, спасибо.

— О да, вы прекрасно танцуете, но не знаете арагонских танцев. Вам следует научиться хотя бы одному, чтобы хоть что-то вам обо мне напоминало.

Схватив меня за руку, прежде чем я успела возразить, он повел меня к мозаичной площадке возле фонтана. Я попыталась высвободиться.

— Нет, — сказала я, услышав испуг в собственном голосе. — Кто-нибудь… кто угодно может нас увидеть.

— Кто? — усмехнулся он, оглядываясь в сторону галереи. — Они ничего не заметят, даже если мы выстрелим из пушки. Давайте же, это всего лишь танец.

— Нет, я в самом деле не могу. Не здесь, не в саду. Это… неприлично.

Он замер, уставившись на меня.

— Вы всегда столь серьезны? — спросил он.

Хотя вопрос его мог показаться обидным, я сразу же поняла, что ничего такого он в виду не имел и им двигало лишь любопытство.

— Конечно, — ответила я и вызывающе подняла голову. — Я инфанта Кастилии. И должна всегда об этом помнить.

Он приподнял брови:

— Всегда? Неужели даже инфанта не может иногда развлечься?

— Вряд ли танцы в саду можно назвать… — начала я, но он, не обращая на меня внимания, направился к мозаичной площадке, что-то напевая себе под нос, и занял позицию для танца.

Он сошел с ума. Он действительно собирался это сделать. Танцевать!

— Этот танец, — сказал он, откидывая со лба волосы, — пляшут крестьяне после сбора урожая, чтобы отпраздновать щедрость природы.

Еще и крестьянские плясульки, а может, даже и языческие! Мне следовало уйти. Это было непристойно. И сам Фернандо вел себя неприлично. Но я не могла пошевелиться, прикованная к месту видом его крепкой, уверенной фигуры. Отведя назад плечи, он упер руки в бока и, издав губами громкую трель, подпрыгнул и быстро скрестил ноги.

— Это символизирует снопы пшеницы! — крикнул он, крутясь на месте, совершая замысловатые прыжки и взмахи ногами. — Давайте же! Я вам покажу.

Он протянул руку. Не в силах поверить в то, что делаю, я шагнула к нему. За нами могли наблюдать из окон дворца возмущенные придворные, любой проходящий через галерею мог нас увидеть. Я взяла руку Фернандо, ощутила тепло его пальцев, не сомневаясь, что Беатрис сейчас наблюдает за нами, раскрыв рот.

По лбу его струился пот, он широко улыбался.

— Вы можете споткнуться о свои юбки, — сказал он, кивая на мое платье.

Я застыла.

Наклонившись ко мне, он прошептал:

— Смелее, Изабелла.

У меня пересохло в горле. Быстро наклонившись, я подобрала юбки и завязала их в узел сбоку бедра, а затем посмотрела на Фернандо.