Я содрогнулась от ее угроз. Она расхаживала передо мной в ослепительных нарядах, подбоченясь и клянясь отомстить в таких выражениях, каким позавидовала бы и шлюха из таверны. Ее громогласные заявления и постоянное желание продемонстрировать на любом придворном приеме детскую колыбель, где несчастная малышка плакала и кашляла, когда на ее пеленки попадала сажа от факелов, казались мне не более чем трусливой бравадой.

Куда бы я ни бросала взгляд, повсюду перешептывались придворные; куда бы ни смотрела Жуана, она наверняка видела то же самое. Даже помолвка Бельтрана де ла Куэвы и Менсии де Мендосы не пресекла слухов; напротив, все теперь говорили, что если титул властителя Сантьяго оказался чересчур малой наградой за его усилия в постели королевы, то их вполне вознаградит женитьба на представительнице могущественного клана Мендоса, учитывая, что Бельтран был всего лишь выскочкой с красивой внешностью, в отличие от Менсии, дочери гранда.

В ответ на эти грязные пересуды Жуана начала требовать от меня полного подчинения, как будто мое публичное унижение могло обуздать болтливые языки. Королева заставляла меня следовать за Иоанной на каждом приеме, подчеркивая мое нижестоящее положение при дворе, и часами сидеть над колыбелью с серебряными погремушками, пока сама она играла в кости с фрейлинами. Вскоре я поняла, что, хотя на публике она изводила всех разговорами о правах дочери, на самом деле маленькая Иоанна нисколько ее не интересовала. Я ни разу не видела, чтобы королева держала младенца на руках в отсутствие посторонних, к тому же, когда она оказывалась рядом, Иоанна сразу начинала беспокоиться, словно чувствуя безразличие матери. Мне было жаль малышку, и я пыталась окружить ее вниманием, хотя и ощущала всей кожей, как вокруг меня медленно смыкается ловушка.

В апреле 1465 года я тихо отпраздновала свой четырнадцатый день рождения. Прошел год с тех пор, как я в последний раз видела брата. Осыпались цветы миндальных деревьев, земля напиталась жаркими лучами кастильского солнца, и Иоанна делала первые неуверенные шаги, сменив колыбель на помочи. Как только потеплело, мы с Беатрис начали тайком выбираться в сад, чтобы хоть ненадолго спастись от затхлого воздуха дворца и мрачного лица королевы.

Весело щебеча, Иоанна переваливалась на пухлых ножках, пыталась ловить бабочек, пока няня держала ее за помочи. Мы ходили посмотреть на грациозных пятнистых леопардов в огороженном вольере — точной копии их природной среды, вплоть до спрятанных под листьями оторванных оленьих ног, над которыми кружили мухи. Когда Иоанна уставала и засыпала на руках у няни, мы садились на каменную скамью под аркадой и вели непринужденную беседу.

Нам часто составлял компанию Кабрера. Верный своему слову, он продолжал заботиться обо мне как только мог. Следил за тем, чтобы нам всегда хватало свечей и одеял, а его мать присматривала за моими комнатами, играя роль почетной фрейлины, и помогала нам с гардеробом — ибо, несмотря на обещания королевы, та так и не дала мне ни одного платья, и мы вскоре износили те немногие, что привезли с собой. В столь напряженные дни я начала воспринимать Кабреру как доброго дядюшку с широким смуглым лбом и умными карими глазами, выглядевшего безупречно в черном бархатном камзоле без каких-либо украшений. Он вел себя дружелюбно, но ненавязчиво, будучи воплощением тактичности. Однако я не преминула заметить, как краснеет Беатрис, когда он к ней обращается, и как, в свою очередь, не сводит с нее взгляда он сам. В свои семнадцать лет она была потрясающе красива и крайне независима. Я чувствовала, что ей нравится внимание Кабреры, хотя она в том и не признавалась. Я не дразнила ее и ни о чем не допытывалась, как и обещала, но мысль о том, что, возможно, она нашла свою любовь, стала для меня одной из немногих радостей и желанным даром, на который я могла лишь надеяться в будущем.

От Фернандо вестей не было, хотя я и излила ему свои страхи в письме, которое тайно передала Беатрис. Сперва его молчание причиняло большую боль, чем я ожидала. Мне казалось, что между нами есть нечто исключительное, некое родство, которое он высоко ценил; он говорил, что будет писать, но до сих пор я получила от него лишь одну короткую записку. Мне было стыдно, что я вела себя с ним столь откровенно и позволила себе чересчур увлечься, признавшись во многом таком, о чем никогда бы не сказала никому другому. Но, похоже, разочарование мое оказалось чересчур заметно, поскольку однажды в начале июня Беатрис пришла ко мне в галерею, заявив:

— Я только что говорила с Кабрерой о делах в Арагоне. Боюсь, хорошего мало.

Застигнутая врасплох, я подняла взгляд от книги, которую держала в руках.

— Что случилось? Фернандо?.. — Я не договорила, не в силах представить самое страшное.

Беатрис задумчиво посмотрела на меня:

— Так я и думала. Ты хандришь уже несколько недель, с тех пор как мы отослали то письмо.

— Вовсе нет, — тотчас же возразила я, хотя и знала, что подруга права. Иначе она никогда не стала бы расспрашивать Кабреру, вынюхивая новости для меня. — Ты права, — вздохнула я. — Я действительно тревожилась.

— И не зря. — Сев рядом, она продолжила, понизив голос: — Он ушел на войну, Изабелла. Французы вторглись на спорное пограничье Каталонии; судя по всему, Арагон и Франция сражаются за него уже много лет. Фернандо возглавляет армию, поскольку его мать все еще очень больна, а отец не может ее оставить. К тому же, похоже, король Хуан…

— Слепнет, — тихо прервала я ее. — Мы слышали, что у него катаракта, помнишь? Потому Фернандо и был здесь на крещении вместо отца.

— Да, — кивнула она. — Понимаешь? Он вовсе о тебе не забыл. Сражается за свое королевство, потому и не пишет. Но я уверена — твое письмо дошло, и он наверняка ответит, как только сможет.

Я прикусила губу и уставилась в пол, стараясь не встречаться с ее многозначительным взглядом.

— Мы должны молиться о его благополучии, — пробормотала я. — Он так молод для того, чтобы воевать…

— Верно, а заодно стоило бы помолиться и за тебя.

— За меня? — Я уставилась на нее. — Почему?

— Потому, — вздохнула она, — что король неожиданно приехал из Мадрида и хочет тебя видеть. Это мне тоже рассказал Кабрера.

— Не знаешь зачем?

Тревога сдавила мне горло, не давая дышать. Я не видела Энрике уже несколько месяцев; он избегал дворца, предпочитая держаться подальше от королевы с ее постоянными упреками.

— Не знаю. Кабрера хочет сам тебе сказать.

Она встала и отступила к входу на галерею. Из тени, низко кланяясь, вышел Андрес де Кабрера.

— Ваше высочество, прошу меня простить. Я не хотел вмешиваться, но считаю, что вас следует предупредить. Королева в ярости. Энрике несколько дней назад встречался с Вильеной и его союзниками втайне от нее. Они предъявили ему ультиматум и… — Он замолчал, словно не зная, как продолжить.

— Что бы ни случилось, — сказала я, — я должна быть в курсе. Я не могу отправиться в логово льва, не подготовившись.

— Да, конечно. Вам нужно знать. Похоже, Вильена потребовал от его величества подписать официальное заявление, что принцесса Иоанна — не его дочь, а также лишить Бельтрана де ла Куэву всех званий и передать власть над Сантьяго самому Вильене.