Капезиус сказал, что ему нравилось «проводить время с Румпами или Штоффелями в их имении подальше от атмосферы концентрационного лагеря». Но Румп жил достаточно близко к Освенциму, так что поездки к нему не всегда спасали. Капезиус писал: «По ночам с балкона аптекаря Румпа были видны огни огромного костра, который горел в 4 км от дома, все знали, что там сжигали людей, и запах тоже чувствовался, когда ветер дул не в том направлении»[206].

Можно с уверенностью сказать, что некоторые эсэсовцы, служащие в Освенциме и других концлагерях, были паталогическими садистами, которым жестокость приносила удовольствие. Некоторые врачи, как Менгеле, были только рады этой работе, потому что были одержимы идеями расовой псевдонауки. Но многие другие эсэсовцы в Освенциме – из 7 тыс. служащих 177 были женщинами, 350 румынскими немцами, как Капезиус – считали свое положения трудным и незавидным. Им не доплачивали за тяжелую работу в Польше, где летом было адски жарко, а зимой жутко холодно. И болезни, убивающие заключенных, – тиф, дифтерия, пневмония – точно так же касались и охраны, офицеров и врачей. Доктор Иоганн Пауль Кремер вел дневник все три месяца, что проработал в Освенциме в 1942 году. Он постоянно жаловался на кошмарные условия. «Я в лагере уже неделю, но по-прежнему не могу избавиться от блох в комнате, хоть и уже использовал все возможные инсектициды».

Кремер, как и другие, получил ряд прививок в надежде предотвратить заражение тифом. У вакцин были побочные эффекты, такие как повышение температуры и диарея. Несмотря на вакцинацию, в дневнике Кремера один за другим упоминаются тяжело заболевшие коллеги. Был случай: «Штурмбаннфюрер Кезар тоже заболел тифом через два дня после смерти жены от тифа». Помимо тифа была и другая «освенцимская болезнь», инфекция, похожая на сильный грипп, с которой приходили высокая температура, дрожь, судороги и мигрень[207]. Менгеле слег с малярией, пробыв в лагере два месяца.

Это не значит, что недовольные своим положением хоть как-то пытались предотвратить убийство миллионов беззащитных граждан. Они всегда искали выгоду для себя. Неожиданно большое количество эсэсовцев Освенцима, в письмах родным и разговорах с коллегами, высказывали мнение, что они заслуживают большего, чем их зарплата (Капезиус зарабатывал те же 9 тыс. рейхсмарок, что и рабочий класс, около 3600 долларов). Именно поэтому нередки были кражи еды и алкоголя из вещей заключенных. Но не всех устраивало просто хранение порций еды в надежде устроить огромный пир. Особо жадные сосредоточились на накоплении денег и ювелирных украшений. В Освенциме многие этим занимались. Сотни и тысячи евреев, которых каждый день привозили в лагерь в набитых вагонах для скота, сохраняли надежду, что их переводят в рабочий лагерь на востоке. Они понимали, что их ждет тяжелое и скудное существование. Несмотря на слухи о центрах смерти, которые расползлись по гетто в оккупированных странах, люди отказывались верить, что поезд привез их прямиком в газовые камеры. Поэтому, в надежде начать новую жизнь, они брали с собой столько ценностей, сколько смогли спрятать от нацистов. Деньги, бриллианты, украшения – все вшивалось в куртки и пальто, платья и костюмы, их прятали в бутылки от лосьонов и кремов, даже вырезали в чемоданах специальные тайники. Со временем нацисты набили руку в обнаружении тщательно скрытых денег или украшений. Все это хранилось на огромных складах Биркенау, которые называли «Канадой», где держали вещи до отправки в Германию.

Вести учет инвентаря было невозможно, потому что каждый день поезда привозили слишком много людей, у которых отбирали слишком много вещей. Отсутствие учета открыло возможность легкой кражи.

– Они [эсэсовцы] уносили с собой много золота и других дорогих вещей, – вспоминала Либуса Бредер, словацкая еврейка, работающая в «Канаде». – Мы обыскивали все до трусов. Находили много бриллиантов, золота, монет, бумажных денег: долларов и других денежных единиц со всей Европы. Для них это был клондайк… никто не вел учет[208].

О постоянном воровстве эсэсовцев знали не только заключенные вроде Бредер. В 1943 году 22-летний служащий СС Оскар Грёнинг был назначен главным по хранению денег заключенных. Примерно раз в два месяца он складывал деньги в ящик и на поезде увозил его в Берлин.

– Если много вещей свалены в кучу, легко стащить что-то для себя, – вспоминал Грёнинг после войны. – Такие мелкие кражи были совершенно нормальным явлением в Освенциме[209].

Грёнинг очень быстро освоился на посту и, как многие другие эсэсовцы, поддался соблазну и начал воровать.

К октябрю 1943 года верхи СС в Берлине признали, что лагерь разъедает эпидемия коррупции. Гиммлер отправил оберштурмбанфюрера Конрада Моргена, юриста и судью, выяснить, в чем проблема в лагере и все исправить. Через несколько дней после прибытия Морген без предупреждения провел обыск шкафчиков эсэсовцев.

– В результате обыска было обнаружено несметное количество золота, колец, жемчуга и денег в различных единицах, – вспоминал он. – Поведение эсэсовцев не отвечало армейским стандартам. Мне они казались дегенератами и жестокими паразитами[210].

Морген знал, что положить конец коррупции можно было только личным примером. Он приказал арестовать двух эсэсовцев, главных зачинщиков, за кражу контрабанды. В ожидании суда один из них повесился в камере. Морген доложил Гиммлеру, что преступления в лагере широко распространены. Рудольф Хёсс, жесткий комендант, на котором лежит ответственность за непрерывное расширение Освенцима и за его огромное количество жертв, позволил коррупции расцвести. И Хёсс сам подавал плохой пример, заведя интрижку с заключенной чешской еврейкой (когда она забеременела, он заморил ее голодом, чтобы убить плод). Гиммлер заключил, что у него не остается выбора, необходимо заменить Хёсса[211].

Комендант сопротивлялся этому решению. Он подал апелляцию Гиммлеру лично, утверждая, что только ему по силам навести порядок в лагере. Гиммлер был непреклонен, хотя и несколько смягчил удар, назначив Хёсса на офисную должность в штабе управления концлагерями. Стоит отметить, что, когда Хёсс переехал в Ораниенбург (чуть к северу от Берлина) для новой должности 10 ноября 1943 года, его жена и пятеро детей остались жить в освенцимском доме. Через два месяца после отъезда Хёсса на складе, где Морген хранил внушительных размеров архив, документирующий преступления в лагере, таинственным образом начался пожар, и все сгорело дотла. После этого никаких попыток наказать коррупцию СС не возникало.