– Ничего.

– Как ничего? У тебя лицо серое. Беда, что ль, какая?.. Матвею хуже?..

Надежда Петровна поглядела на свою подругу, на притихших женщин. Конечно, хорошо и сладко повалиться по софьиному лицом в траву, закричать в голос, чтоб облегчилось сердце, хорошо отдаться на поруки чужой жалости.

– Да нет… куда ж лучше… – сказала она: с короткой усмешкой.

– Не врешь? – допытывалась Анна Сергеевна. – Ты на себя не похожа.

– Тяжело плясать-то на старости лет, – сказала Петровна. – Ну, пошли, бабы, хватит посидухи разводить.

…Прекрасное летнее утро полно цветения, тепла, солнечного блеска. У колодца-журавля чернявый парень допризывного возраста поливает себе на голову из ведерка. Он ежится от холода, фыркает, даже поскуливает, но, опорожнив одно ведро, тут же вытягивает другое и опять льет себе на голову.

– Чего даром воду льешь? – спросил его подошедший средних лет человек в военной форме без погон и в стоптанных сапогах.

– Башка гудит, цельную ночь гуляли, – сиповато, но с гордостью отозвался парень.

– С каких таких радостей?

– Петровну в партию приняли, – пояснил парень и опрокинул на себя третье ведро.

– Понятно, – сказал человек и двинулся дальше.

Он шел по прямой и ровной деревенской улице, обстроенной новыми избами под тесом. В ухоженных палисадниках пенились белым цветом яблони и вишенье. Человек шел, зорко приглядываясь к окружающему небольшими зелеными глазами, и на его хорошем, терпеливом лице отражалась работа мысли. Обогнав человека, проехал крытый брезентом грузовик и круто стал возле сельмага. Водитель выпрыгнул из кабины и сдернул тяжелый, сырой от росы брезент. Из магазина показались два продавца и стали поспешно разгружать машину. На свет появились празднично блестящие калоши, яркие шелка, ситцы, сапоги, картонный ящик с папиросами «Казбек» и другой – с парфюмерией.

Возле грузовика возникла крупная, живописная фигура Надежды Петровны. Человек поглядел на нее и уверенно направился к грузовику.

Одобрительно поворошив пальцами шелка, покомкав ситцы, Надежда Петровна достала из ящика флакончик одеколона, понюхала пробочку.

– Це гарно! Добрый дух от девок будет… «Джиоконда», – прочла она под изображением безбровой женщины, по странной игре судьбы осужденной быть вечной спутницей парфюмерных изделий. – Кто такая?

– Бис ее знает! – равнодушно отозвался шофер. – Мабуть, из бывших.

– Из бывших? Зачем же тогда ее портрет на советский одеколон прилепили?

– Это итальянка Мона Лиза Джиоконда, – вмешался человек. – Портрет ее написал в пятнадцатом веке Леонардо да Винчи, самый великий из всех художников. Считается, что в ее улыбке он запечатлел тайную душу женщины.

– Вон-на!.. А ты кто такой будешь? – потрясенная осведомленностью незнакомца, спросила Надежда Петровна – Заготовитель?

– Вроде того, – улыбнулся человек.

– Наше вам, Надежда Петровна, а с вас магарыч!

Подошла целая плотницкая артель: дед, долговязый парень и мужиковатый подросток. Подошли весело, с улыбочкой.

– Это на каких же радостях? – осведомилась Петровна.

– На тех, что конюшню мы ноне закончили.

– Хватит врать-то! Там еще работать да работать!

– Доделочки – дело плевое, а руки, сама знаешь, золотые, – засуетился дед. – Только уж и ты нашу просьбу уважь.

– Эх, дедушка-дед, – ласково заговорила Надежда Петровна. – Нешто не русский я человек, не понимаю? Всю ночь вы гуляли, в мою партийную честь шкалики опрокидывали. А у нас закон: пей да не опохмеляйся. Вы же народ пришлый, балованный, вам, поди, с утра не терпелось…

– Надежда Петровна!.. – уныло протянул долговязый.

Глаза Крыченковой метнули искру.

– На кого робите? На колхоз робите! Чтоб как в сказке, чтоб как мечта! Тогда приходите – четверть ставлю!..

– Говорил я тебе, Егорка, – пробурчал укоризненно дед обмякшему подручному. – Привык: тяп-ляп да за воротник!..

– Ты еще здесь? – повернулась Крыченкова к «заготовителю». – А чего ты сейчас заготовляешь? Для грибов и ягод рано…

– Я инструктор райкома партии Якушев.

– Новенький?.. А приехал на чем?

Якушев улыбнулся.

– Пешим строем.

– Слушай: если ты взаправду инструктор, ты мне скажешь одну вещь. Никто не мог мне сказать, к кому только не обращалась. Понимаешь, я думала, меня без этого в партию не примут, – добавила она доверительно.

– Может, и я не знаю.

– Коли инструктор, должен знать. – Надежда Петровна понизила голос. – Назови три источника, три составные части марксизма.

– Английская классическая политэкономия, немецкая философия, французская революция.

– И все?.. Все, я тебя спрашиваю? Русского там ничего нет?

Якушев развел руками.

– Тогда это лаферма! – разочарованно произнесла Надежда Петровна. – Мы революцию сделали, и нас же затирают. – Надежда Петровна приметно огорчилась. – Ладно, вы зачем приехали? Сальца, свининки, гусятины – чего надо?

– А других у меня, значит, не может быть дел? – без малейшей обиды спросил Якушев.

– По другим делам в район вызывают. А коли собственной персоной заявились – все ясно. Небось порядки знаем. Который до вас инструктор был, завсегда так действовал.

– Интересно! – сказал Якушев и вытащил пачку «Прибоя».

– Мы подгородный колхоз – раз, зажиточный – два. Начальство исключительно при таких колхозах кормится.

– У нас так не будет.

– Ох ты! А нам не жалко, – с внезапной злобой сказала Надежда Петровна. – Завсегда можем подбросить кусок с нашего богатого стола.

– Откуда у вас столько злости?

– Спросите лучше, откуда во мне доброта. Тут потрудней будет ответить… Эй! – закричала она продавцам, тащившим ящик с душистом мылом. – Ходи хорошеньче!

Ящик развалился, и несколько кусков мыла выпало на землю.

– Это мы к приезду наших мужиков готовимся, – сказала Надежда Петровна, кивнув на товары. – Как вы думаете: скоро они начнут с Германии возвращаться?

– Теперь уж скоро.

– Дай-то бог! Приустала наша бабья карусель. Что ни говори, а на земле мужик – царь. Да и нужно бабенкам маленько радости. А то можно и вовсе сердцем зачахнуть. Как все съедутся, мы пир горой закатим. Тогда – милости просим!..

– Спасибо… Надежда Петровна, мне ваша помощь нужна.

– Какая еще помощь? – подозрительно спросила Крыченкова.

– Я фронтовой политработник, после в горкоме партии работал, в крупном промышленном центре. Деревня для меня – книга за семью печатями.

– Зачем же вас сюда послали?

Якушев развел руками.

– Или сослали? – остро глянула на него Петровна. – Похоже, вы вниз растете?

Якушев усмехнулся.

– Со стороны судить – да, а для себя – пожалуй, что и нет.

– Вон как! – добро сказала Петровна. – Какой же вы помощи ждете?

– Объясните мне: почему вы так быстро поднялись?

– Берите лучше гусями, – сказала Надежда Петровна.

Якушев засмеялся.

– Английская политэкономия, – важно начала Петровна, – ленинское учение и русская смекалка.

Якушев снова засмеялся.

– Первое я понимаю – рентабельность хозяйства. Так?

– Точно! – одобрила Надежда Петровна – Но дальше не угадывайте, не срамитесь. Ленина-то вы все только на словах помните… А Ленин сказал: сельский кооператив – это когда все труженики участвуют в прибылях. Мы эти выполняем. Третье же условие нацелено, чтоб нам с прибылью быть. Знаете, я еще в сорок третьем, когда