невесомо золотилась в воздухе, и ему казалось – он видит, как крошечные искры плавают, будто рыбки в аквариуме, меняясь местами. Логов любил наблюдать за рыбками, которые пока оставались единственными существами, живущими в его доме. Он надеялся, что они не способны тосковать в его отсутствие.

– Нет, ничего. – Оксана отстранилась. – Теперь-то я узнала, какой бывает любовь к мужчине.

Она смотрела на него, улыбаясь, и у Артура благодарно зашлось сердце: «Ни разу не назвала мужа по имени. Только „он“. Значит, и вправду не любила…»

На миг она опустила веки, потом, точно решившись, быстро проговорила:

– Когда он ушел… Все же был момент, когда мне показалось, будто все рухнуло. Только что была жизнь, и вот ее уже нет… Ни работы, ни денег. Полный тупик. Потом я постепенно начала выкарабкиваться, устроилась в музей, ну ты знаешь!

Артур улыбнулся, вспомнив, как впервые увидел ее: Оксана консультировала его по делу об убийстве, корни которого уходили в середину прошлого века. Она так трогательно волновалась и старалась ему помочь… Ему сразу стало понятно, что душа этой женщины наполнена добротой. Артуру как раз такого человека и не хватало рядом… К тому же Оксана показалась ему похожей на златовласую волшебницу из книги сказок, по которой он учился читать.

– Но все равно мне приходилось туго. Я все время боялась, что не вытяну в одиночку, подведу Сашку… И вот я как-то проходила мимо здания милиции. Недалеко отсюда, знаешь?

Артур кивнул, не решившись вставить ни слова.

– Оно огорожено металлической сеткой. И вдруг я заметила прорвавшийся на волю бутон лилии. Пробрался сквозь крошечное отверстие… Трогательный, слабенький, он нашел в себе силы распуститься на свободе, раскрыться навстречу солнцу, – она улыбнулась, точно увидела все наяву. – Оно тоже робко пробивалось сквозь угрюмые облака. Я не смогла пройти мимо. Коснулась цветка пальцем и… Расплакалась, представляешь. Много лет вообще не плакала, а тут… Эта лилия, распустившаяся, несмотря ни на что, вдруг показалась похожей на меня саму. Она не соглашалась быть выброшенной из жизни. И я отказывалась принять это…

– И ты не ошиблась. – Повернув руку, Артур поцеловал ее ладонь. В ней не было младенческой мягкости, но ему нравилось ощущать, как сливается их кожа.

Оксана пальцем смахнула слезу с ресниц:

– Жизнь только начинается, правда?

– О, привет! – раздался хрипловатый спросонья Сашкин голос. – Вы тут без меня чаи гоняете?

Она обхватила мать за шею, клюнула в щеку:

– Доброе утро, мам!

Артуру только хитро подмигнула, так у них повелось: Сашка изображала, будто знает о них с ее матерью некую страшную тайну. Подмигнув в ответ, он прислушался к себе и с облегчением перевел дух: никакого отторжения. То, что Сашка оказалась похожей на отца, ничуть не изменило его отношения к ней. Она оставалась той самой девчонкой, которая ужасно нравилась Артуру…

– Тебе заварить? – запрокинув голову, Оксана улыбнулась дочери.

Изгиб ее шеи был мягким, плавным. Сашка опустила руки ей на плечи и пальцами погладила ключицы. Наблюдать за ними было сплошным удовольствием…

– Я сама, – Сашка хмыкнула и, оторвавшись от матери, потерла живот. – Надо еще подумать, чего просит мой желудочек.

Ни разу Артур не видел ее в халатике или платье. Сашка разгуливала по дому в легких оранжевых шортах и желтой футболке, вся такая цитрусовая, маленькая…

«Еще тот фрукт!» – усмехался он про себя. Но если внутри этой девочки и бродил кислый сок, способный выесть глаза, Артуру она еще ничем не навредила.

Когда Артур ушел, мама взяла меня за руки и усадила к себе на колени. Это не было чем-то из ряда вон, мы часто сидели так, во мне веса-то сорок пять килограмм! Но на этот раз меня насторожил ее взгляд.

– Что случилось?

Она виновато заморгала:

– Детка, случилось… Большая беда. Папу… убили. Утопили в собственном бассейне…

Это было чудовищно, но я испытала облегчение, услышав ее слова, потому что уже приготовилась к худшему. Не знаю, чего я опасалась… Если бы что-то произошло с Машкой, это резануло бы меня по сердцу, хоть мы и не особо ладили с ней в последнее время. Но моя память пестрела забавными картинками нашего с ней детства, когда мы были парой неразлучников, и Машку не тяготило то, что приходится таскать с собой младшую сестру.

Она плела мне венки из одуванчиков и тыкала желтыми головками в нос, отчего я походила на желтушного клоуна, но нисколько не обижалась – это же было смешно! У бабушки в Дмитрове мы облазили все остатки крепостного вала и ров – тогда Машка не боялась перемазаться землей и травой. У нее были ободранные коленки и обкусанные ногти… Мы воровали с ней сливы из чужих садов и убегали со всех ног, задыхаясь от страха, который колотился в груди, хотя никто за нами не гнался. Потом так весело было перебирать эти моменты…

Отец не оставил таких воспоминаний. Вообще никаких. Когда я пыталась выудить из памяти хоть что-то хорошее, связанное с ним, в голове разливалось нефтяное пятно, в котором вязло и задыхалось все живое. Моя жизнь настолько освободилась от него, что известие о том, что отец убит, уже ничего не изменило.

Я осознавала, что должна испытывать хоть какие-то эмоции, но мое сердце даже не сжалось. Кажется, мама все же была огорчена… Она была добрым человеком и не проклинала его ежечасно. А теперь ей было неловко даже за те редкие приступы ярости, когда она орала на бывшего мужа в трубку и требовала оставить нас с ней в покое.

– Поплачь, если хочется, – она ласково потерлась лицом о мою шею.

И я поняла, что ее саму тянуло всплакнуть.

– Мне не хочется, мам…

– Правда? Но ведь это… это…

Когда я обняла ее, мама всхлипнула, уткнувшись мне в плечо, и пробормотала:

– Это ведь ужасно… Сначала Влад, теперь папа. Что происходит? Неужели это сделал один человек?

Почему-то до этой минуты я никак не связывала эти два убийства… А ведь почерк был один – оба были утоплены, хоть и в разных водоемах. Только слепой мог не увидеть этого…

Артур, конечно же, все понял, хотя на первый взгляд отца и Влада ничего не связывало, чтобы они оказались в одном перечне жертв. Кроме Машки… Я обмерла: сказал ли он маме об этом? Не стоило нагонять на нее ужас. Возможно, с моей сестрой это все же никак не связано, а маму удар хватит, если она решит, будто нам угрожает опасность. По крайней