Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Она начинает тебе доверять, – шепнула Оксана, когда Сашка, выпалив приглашение, скрылась в своей комнате.
И посмотрела так серьезно, что Артур сразу напрягся: это вам уже не «подколы» за вечерним чаем, не мемчики, которые Сашка иногда присылала, чтобы развлечь его. Тут речь о важном по-настоящему – живые существа ждут любви. Может быть, так же, как и он сам…
– Что с собой захватить, Саш? – спросил Артур, привалившись к косяку двери.
Она тотчас распахнулась улыбкой:
– Куриные шейки можно купить, они их любят. И перчатки не забудь, а то поводком кожу сотрешь с непривычки.
– Еще чего! Я мужик или кто?
– Ой, извини. Мы-то с мамой в перчатках их выводим. Они иногда на лапы… То есть на ноги наступают, так что хорошую обувь не надевай.
Лицо у нее даже раскраснелось от счастья, будто Логов усыновлял всех этих несчастных псов. А речь шла всего лишь о прогулке…
Ему и захотелось усыновить их всех, когда псов начали выводить из-за узкой металлической калитки, куда простые смертные не допускались. И собачьи взгляды заметались по лицам: «Ты за мной? Ты заберешь меня? Или ты?»
Артур непроизвольно раскрыл объятья, увидев смешную косматую морду и круглые с голубоватыми белками глаза:
– Здорово, приятель! Какой ты чудной… Пойдешь со мной?
– Это Моника, – сдержанно поправила его волонтер. – Будьте с ней поласковей, она очень пуглива.
В тот момент он еще не догадывался, как она смягчила истинное положение вещей. Моника боялась Артура панически, до дрожи, и ужас в ее глазах так и не сменился любопытством, хотя вокруг луговые травы исходили пряными запахами, стрекотали кузнечики, покачивались васильки. Собака оглядывалась каждые две секунды, хотя он не переставал разговаривать с ней, чтобы она привыкла к его голосу и была уверена – этот человек ничего не замышляет против нее. С кем и когда ему доводилось говорить так же ласково? Детей у Логова не было, даже племянниками не обзавелся…
Но его журчащий голос ничуть не успокаивал Монику. И ни разу она не подпустила его близко настолько, чтобы он смог ее погладить… Если б удалось, может, она поверила бы ему, ведь тепло руки говорит больше слов. Но собака упиралась всеми лапами, пятилась, тараща голубоватые глаза, и Артур отступался:
– Ладно, ладно. Не трогаю. Что же с тобой делали такое жуткое? Бедное ты чудище…
Похоже, что не только ему не удавалось приблизиться к Монике – ее шерсть свалялась клочками, хотя другие собаки были тщательно вычесаны. А в центре спины космы даже были примяты как высокая трава, в которой повалялся человек. Но то, что Моника боялась не его одного, ничуть не утешало.
Тонюсенькая струнка доверия натянулась между ними, когда Артур скормил ей целую упаковку охлажденных куриных шеек. Голод победил страх: Моника хватала еду с той же жадной поспешностью, что и остальные собаки. А Артур не умолкал ни на секунду:
– Вот как хорошо! Вкуснятина, правда? Я тоже сейчас перекусил бы… Но я у тебя не отберу, не бойся.
И Моника не сопротивлялась, жевала и слушала. А он таял от доверия, затеплившегося в собачьей душе.
Но тут прозвучал сигнал сдавать собак – пора было возвращать их в вольеры. Морщась от сожаления, Артур повел Монику к непроницаемой калитке, и тут произошло то, о чем он до сих пор не мог вспоминать без боли. Стремительный белый пес ввинтился между ними, запутался в поводке, который держал Артур, раздраженно рванулся и цапнул Монику за бедро. Жалобно и тоненько взвизгнув, она оглянулась и посмотрела не на драчливого пса, а на Артура: «Как ты мог?! Я только начала верить тебе…»
– Это не я! – вырвалось у него. – Моника, слышишь? Это не я!
Но ее уже перехватила девушка-волонтер, утащила за калитку:
– Спасибо, до свиданья!
– Моника, я приду еще! – закричал он так, что все вокруг смолкли и уставились на него.
Но собака больше не оглянулась. Калитка захлопнулась.
…А в следующее воскресенье Монику не вывели на прогулку.
– Ее забрали, – радостно сообщила волонтер.
– Монику? Вы ничего не путаете?
– Нет-нет. С ней все хорошо, не волнуйтесь.
– Неужели она кому-то доверилась? – пробормотал Артур с сомнением.
И услышал о парне-аутисте, который несколько часов просидел с Моникой в одном вольере, обхватив колени и глядя в точку. Вроде бы она сама подползла к нему и положила голову на колени.
«А я так и останусь в ее памяти коварным извергом». – Артур понимал: смешно так мучиться из-за того, что думает о тебе собака, которую видел всего сорок минут. Но полный страдания взгляд Моники еще долго будил его ночами…
– Итак, что мы узнали о Каверине…
Потерев лоб, Артур отхлебнул кофе и постучал карандашом по блокноту. Потом подвинул его помощнику:
– Читай. Я уже ни черта не вижу.
Сознательно он сделал это или правда забыл про его глаз, но Никите понравилось, что Логов не относится к нему как к инвалиду. Даже перекладывает на него то, с чем не может справиться сам.
Схватив блокнот, Ивашин бодро зачастил:
– Каверин Сергей Владимирович, родился в Дмитрове. Отец и мать работали на заводе мостовых железобетонных конструкций. Окончил юридический факультет местного университета.
– Законник, – ухмыльнулся Логов, не отрывая взгляда от медленно вальсирующих в зеленой воде аквариума барбусов и скалярий.
– Ну, типа того… После окончания университета перебрался в Москву. Земляк устроил его в энергетическую компанию. Через десять лет Сергей Каверин был назначен топ-менеджером.
– Неплохая карьера.
Никита присвистнул, сосчитав нули:
– И зарплата!
– У тебя есть время передумать.
– В 1997 году Каверин женился на…
– Это я знаю.
«А чего он так дернулся? – удивился Ивашин. – Может, у них есть какая-то личная связь?»
Он решил покопать тайком, а пока тем же тоном, чтобы Логов ничего не заподозрил, продолжил:
– Две дочери. Ну, Марию мы видели… А есть еще Александра. Это вы тоже знаете?
Артур промолчал, вынудив его читать дальше.
– Занимался лыжным спортом – беговыми лыжами. Кандидат в мастера спорта.
Представив одутловатое тело, плавающее в бассейне, Логов скептически заметил:
– Давно, видно, бросил спорт.
– Как переехал в Москву.
– А ты чем-нибудь занимаешься? – неожиданно заинтересовался Артур.
Никита почувствовал, как краснеет:
– Ага. Гантелями машу… иногда.
– И то хорошо, – отозвался Логов с неожиданным добродушием.
Не стал стыдить, уже хорошо. Постучал пальцем по