Батиста, вступив в банду, чувствовал себя вольготно. Наконец-то он обелил свое имя от отцовской трусости. Никто больше не посмеет оскорбить его, никто не назовет сыном дрессированной обезьяны.

Но вот однажды вечером, гуляя с новыми приятелями, он встретил Мина.

Видя, как он выпендривается, шагая вместе с бандой в этом смехотворном кожаном браслете, друг стал подсмеиваться над ним. Даже назвал его дрессированной обезьяной, такой же, как его отец.

Мин это делал из самых лучших побуждений; Батиста знал, что, по сути, друг всего лишь хотел дать ему понять, что он совершает ошибку. Но его слова, его ужимки не оставили Батисте выбора. Он толкнул Мина, ударил его, будучи уверен, что друг не даст сдачи. В самом деле, он только громче расхохотался.

Батиста так никогда и не смог внятно изложить, что было дальше, откуда он взял палку, когда нанес первый удар. Он ничего не помнил. Позже он словно очнулся ото сна, весь в поту и в крови, а приятели испарились, оставив его наедине с трупом лучшего друга: тот, с проломленным черепом, продолжал улыбаться.

Следующие пятнадцать лет Батиста Эрриага провел в тюрьме. Мать его тяжело заболела, а в деревне, где он родился и вырос, его больше не удостаивали даже презрительной клички.

Но смерть Мина, великана, который хотел стать священником, несмотря ни на что, принесла добрые плоды.

Через много лет Батиста Эрриага вспоминал об этом, летя на самолете из Манилы в Рим.

Узнав о том, что случилось в сосновом лесу под Остией, он взял билеты на первый подвернувшийся рейс. Он летел туристическим классом, в простецкой одежде, в кепке с козырьком, ничем не отличаясь от соотечественников, которые направлялись в Италию, чтобы наняться в прислуги. Весь полет Батиста ни с кем не разговаривал из опасения, что его могут узнать. Зато хватило времени на размышления.

Приехав в город, он снял номер в скромной туристической гостинице, расположенной в центре.

И теперь сидел на заскорузлом покрывале и смотрел по телевизору новости, чтобы узнать больше подробностей о том, кого уже окрестили Римским монстром.

Это в самом деле случилось, сказал он себе. Мысль не давала покоя. Но может быть, делу еще можно помочь.

Эрриага выключил в телевизоре звук и подошел к столику, куда положил свой планшет. Нажал на кнопку, включая запись.

…был… Случилось ночью… И все поняли, куда он всадил свой нож…

…пришло его время… дети умерли… лживые носители лживой любви… и он был безжалостен к ним… соляной мальчик… если его не остановят, он не остановится.

Несколько фраз туманного послания, оставленного в исповедальне базилики Святого Аполлинария, которой некогда пользовались преступники для связи с полицией.

Эрриага повернулся к немому экрану телевизора. Римский монстр, повторил он про себя. Бедные дурачки, они и не знают, какая опасность в самом деле нависла над ними.

Пультом дистанционного управления он выключил телевизор. Ему предстояла кое-какая работа, но следовало вести себя осмотрительно.

Никто не должен знать, что Батиста Эрриага находится в Риме.

12

– Кукла?

– Именно.

Комиссар Моро хотел удостовериться, что правильно понял. Сандра вначале была в этом достаточно уверена, но с течением времени засомневалась.

Узнав о самоубийстве судмедэксперта, а главное, о том, что он похитил улику с места преступления, был разоблачен и поэтому решился на такой отчаянный шаг, Моро обеспечил все меры секретности, заявив, что только он и ЦОС будут заниматься расследованием.

Отныне и впредь ничего из имеющего отношение к делу не могло быть передано или выброшено, вплоть до случайной записи на листке бумаги. Им выделили помещение для оперативной работы, с компьютерной сетью, подсоединенной к отдельному серверу, не имеющему отношения к квестуре. Чтобы избежать утечки информации, исходящие и входящие звонки регистрировались. За мобильной связью проследить было невозможно, но все, кто участвовал в расследовании, подписали обязательство не распространять добытые сведения под угрозой увольнения из органов и обвинения в пособничестве преступнику.

Но больше всего комиссар боялся, что были уничтожены еще какие-то улики.

Насколько Сандре было известно, пока они беседовали в новом оперативном штабе, специально вызванные эксперты-криминалисты обследовали сточные трубы в отделении судебной медицины. Она боялась даже представить себе, в каких условиях вынуждены работать эти люди, но инфраструктура в здании была старая, и имелась надежда, что выброшенная Астольфи кукла, которую ей вроде бы удалось нащупать в унитазе, все еще не ушла в коллектор.

– Итак, ночью вы вернулись в лес, чтобы проверить, была ли панорамная съемка выполнена со всем тщанием. – Моро подался вперед.

– Да, верно, – отвечала Сандра, пытаясь скрыть неловкость.

– И заметили мужчину, который что-то выкапывал. Вам показалось, что это доктор Астольфи, и поэтому утром вы отправились с ним переговорить. – Глава ЦОС повторял версию, которую она только что ему изложила, но, кажется, делал это только затем, чтобы Сандра сама осознала, насколько абсурдно все это звучит.

– Я подумала: прежде чем кому-то сообщить, нужно предоставить судмедэксперту возможность объясниться, – выпалила Сандра, стараясь казаться искренней. – Я плохо поступила?

Моро задумался на мгновение.

– Да нет, я сделал бы то же самое.

– Я, разумеется, не могла предвидеть, что он, прижатый в угол, решится покончить с собой.

Комиссар постукивал карандашом по столу и не сводил с нее глаз. Сандра чувствовала, что ее прессуют. Она, конечно, ни слова не сказала о пенитенциарии.

– Как по-вашему, агент Вега, Астольфи знал монстра?

Обследовались не только трубы в отделении судебной медицины: сотрудники ЦОС перетряхивали всю жизнь судмедэксперта. В кабинете и в квартире был проведен тщательный обыск. Проверены телефонные звонки, компьютер, электронная почта. Проанализированы банковские счета, расходы. Восстанавливали всю его жизнь в обратном порядке, проверяя всех и вся: родственников, друзей, коллег по работе, даже случайных знакомых. Моро был убежден: что-нибудь да выйдет наружу, какая-то мельчайшая деталь, которая поможет понять, что побудило Астольфи похитить улику с места преступления и устроить так, чтобы Диана Дельгаудио не выжила. И то и другое медику практически не удалось. Или, вернее сказать, почти удалось. Но хотя на выполнение этой задачи было брошено столько людей и техники, Моро хотел, чтобы его уверенность была подкреплена чьим-то независимым мнением. Поэтому он задал Сандре этот вопрос.

– Астольфи поставил под угрозу свою репутацию, карьеру, свободу, – отвечала та. – Человек не рискует всем, если его не понуждают к тому веские причины. Поэтому – да, я думаю, он знал, кто убийца. Доказательство: он предпочел умереть, но не выдать преступника.