ежедневного бытия. Мне было легко. Пора признать, что так легко мне не бывало даже в детстве. О, боги, неужели я провел детство в кварталах Лондона⁈ Полноте, уж Ислингтон ли мой истинный дом?

Доктор ушел спать, а я сидел у костра и размышлял о дьявольском размене постигшем меня. Болота забрали у меня абсолютно все и дали нового, вдвое щедрее. Так остался ли я Энди Дженкинсом или стал новым человеком? Человеком ли? Кто выиграл эту игру? Или я ничего не понял, и игра давно стала командной игрой? Возможно, я и Болота изначально были на одной стороне? Но как разыгрывались шары и каков был назначенный приз? Я уже не мог вспомнить. Если допустить, что я был нужен Болотам, то… Или это Болота были так нужны мне?

Два часа назад я взглянул на этот мир новыми глазами и все запуталось еще больше. Еще сутки назад мне казалось, что игра подходит к концу, и я бьюсь за лишние дни и часы жизни. А если все было не так? Если это был всего лишь начальный фрейм, свершились первые удары и шары лишь разошлись по своим местам?

Тысяча вопросов и предположений вертелось в моей голове и не удивительно, что она начала разламываться. На этот раз зрение было ни при чем. Просто я всего лишь человек, пусть и болотный, и мне не стоит пытаться разом решить все вопросы. Мир, который куда шире Болот, даст мне время.

Я отпихнул от себя тысячи вопросов и наивных попыток на них ответить, просто сидел, вспоминал просторы тростников и островков, наслаждался теплом едва горящего костра. Мои глаза вновь закрывала плотная повязка, но я знал, что истинный лик Болот навсегда останется в моей памяти. Собственно, можно никогда и не снимать бинт — я видел так много! Ну, нет, уж с этим я погорячился — любопытство мое только начало разгораться и мне захотелось увидеть все сущее на свете. Ха, да кто тут собирался умирать?

Кстати, отчего костер так неподвижен, если я уже целую вечность не подсовываю в него ветки? Я исследовал кострище тростью, потом, соблюдая должную осторожность, рукой. Причина отыскалась. Я задумчиво держал головню — от нее исходило на редкость ровное, размеренное тепло. Будь я зряч, я не обратил бы внимание. Будь у меня прежнее притупленное чутье, нос бы мне ничего не подсказал. Забавно, значит это та самая ветвь, которую Док погружал в «не-нефтяное масло»? Выходит, масло не ускоряет, а, наоборот, замедляет горение? И как это должно действовать в котле? Я не знал. Наши Болота дают подсказку умным, но не растолковывают все до буковки бестолковым дурачкам…

Глава 7

Спор джентльменов

Пальцы нащупали следующий стальной зуб, я взялся за напильник. Пила, лежащая поперек моих колен, тихо пела-звенела в такт плеску воды за бортом. «Ноль-Двенадцатый» бодро, хотя и неспешно, двигался по протоке. Я послушал гомон возмущенных птиц, ровное пыхтение двигателя и усерднее взялся за инструмент. Шорох напильника, на мой взгляд, вполне органично вписался в звуки Болот и катера.

Полдень — самое неприятное время. Сейчас повязка на глазах была максимально толстой и десяток витков грязноватой, сшитой кое-как ленты защищали меня. К тряпичному доспеху я успел приноровиться, но сейчас яркое солнце все равно доставало и глаза начинали ныть. Благоразумнее держаться спиной к солнцу, но когда светило прямо над головой, сохранять оборонительную позу довольно сложно. Впрочем, сейчас меня больше изводил напильник — добраться до гарнизонного лагеря следовало хотя бы за тем, чтобы поменять эту проклятую сточившуюся железку.

Мы шли через протоки шестой день. В топке котла томились три очередных кругляша — строжайше отмеряя, мы отрезали их от бревна, осторожно окунали в бочонок с ненефтяным маслом, давали стечь и хорошенько подсохнуть. Процесс был определен путем «длительных проб, экспериментов и строгих математических вычислений» как изволил выразиться Док. Сначала мы запихивали в топку умащенное полено стандартного размера, но оно горело непредсказуемо, со всякими фокусами и сюрпризами, отчего прогрев шел неравномерно — ведь топка была рассчитана на стандартные виды топлива. Нарезанные из бревна «шашки» можно было симметрично распихать по углам, что давало относительно устойчивую температуру. Нагрев оставался слабоват, поддерживать высокое давление не получалось и на шашках «Ноль-Двенадцатый» двигался лишь «малым» ходом, но пока этого было более чем достаточно — на извилистых протоках все равно не особо разгонишься. Вообще, не-нефтяное «масло-жир» оказалось весьма недурной штуковиной — за котлом можно было следить вполглаза, дыма болотное топливо практически не давало, что слегка возмущало шкипера. Мистер Магнус с подозрением поглядывал на дымовую трубу и утверждал, что невозможно нормально чувствовать судно раз котел почти и не топится. Старика несколько утешало то, что у нас сохранился небольшой запас угля: в случае непреодолимого желания подымить или радикально ускорить ход, мы могли это сделать.

А пока мы медленно тащились на юго-восток, выбирая подходящие протоки, порой возвращаясь из обманчивых каналов-тупиков, попутно отлавливая подходящие на топливо стволы и коряги. Изредка удавалось подстрелить из пневма особенно тупую птицу. Пеликаны по вкусу напоминали чересчур жилистую и старую треску, утки были как утки, а мелкие кулики уваривались до полного безвкусия. Сэр-предводитель обозревал тростники в бинокль, старина Магнус стоял за штурвалом, а мы с Доком сушили и распиливали дровяной улов. Наш единственный волонтер валялся в волочащемся на буксире ялике, помирал, но окончательно расстаться со своей дрянной жизнью так и не мог. Сил несчастному хватало лишь принять на складирование распиленные дрова, да и то половину колод он ронял. Сэлби считал своим долгом в эти моменты торчать на корме и ругать «дохлого бездельника и дармоеда». Утром и вечером я перебирался в лодку, относя гребцу паек и кипяченую воду. Выглядел Сан ужасно, его мучили нарывы и кашель с черной мокротой. Он безучастно слушал мою ободряющую болтовню, пытался есть, но едва ли был способен жевать. Порой я заставал его бредящим: несвязный поток слов на незнакомом языке, плач, страшноватые смешки… Порой в бессмыслицу вплетались английские слова, он нес околесицу о человеческом достоинстве, о путях в Европу, проклинал врагов, восславлял древних богов, что должны «придти и навести порядок». Меня эти обрывки злобных пророчеств слегка пугали. Должно быть, родина Сана и его собратьев куда загадочнее и мрачнее Болот…

…Мне оставалась еще с четверть зубьев певучего полотна, когда на палубу выбрался Док. Я слышал, как он устраивается: обычно доктор садился спиной к накаленной солнцем станине пулемета и раскуривал трубку.