была непривычно длинная. Казалось, этот чёртов лес и не думал заканчиваться. Юбер усадил доктора в свою повозку, а сам управлял лошадьми. Он гнал их как никогда раньше; они не вписывались в повороты, останавливались, поднимались на дыбы, а он стегал их что было мочи, будто это они были виновны во всём.

– Не перевернуться бы… – Доктор, который, казалось, ещё больше поседел, вцепился в сиденье.

– Не бойтесь умереть, доктор, бойтесь не успеть сделать укол, если мальчик умрёт; я в долгу не останусь…

– Это же немыслимо, любезнейший; вы же понимаете, что он не жилец.

– Я понимаю, что ты слишком много болтаешь. Говори лучше адрес своего фармацевта!

У постели мальчика было тихо. Как и в доме, как и во дворе. Лихорадка не отступала, хоть доктор, как он сказал, сделал всё возможное.

– Что же они так долго, – Фабьен переступал с ноги на ногу, – он же еле дышит…

За дверью комнаты, зажав руками рот, рыдала Ребекка.

– Как ты оказался в лесу, зачем ты туда пошёл? – причитала Ирен.

– Он не слышит тебя, Ирен, – всхлипывал Фабьен, – наш мальчик ничего не слышит…

– Как так получилось, – не унималась Ирен, – как так получилось…

– Он пришёл ко мне, – Фабьен тряс двойным подбородком, – пришёл в кабинет; он просился играть, чтобы я поиграл с ним…

– Ненавижу тебя, – Ирен кинулась на Фабьена, – ненавижу! – Она била его по лицу.

– Перестань, мама, – вбежала Ребекка, – он не виноват!

– А ты защищай его, защищай этого пьяницу, – она трясла головой, – он проиграл почти все свои деньги, но ему было мало, и он решил проиграть жизнь нашего сына! Нашего мальчика! – Упав на колени, она опять разрыдалась.

– Пожалуйста, мама, – шептала Ребекка, – Жоэль же всё слышит…

– Посмотри на него, – кричала Ирен, – посмотри на его стеклянный взгляд, он не слышит уже ничего!

Ребекку трясло от плача, как и всех, кто был в этой комнате.

Юбер уже десять минут стучал в дверь фармацевта. Старый дом с покосившимися окнами и покатой крышей находился почти в самом центре города. Дубовая дверь дрожала под кулаком конюха.

– Месье Маршаль, будьте так любезны, откройте дверь, – бормотал доктор Фишер.

– Открывай, сукин ты сын! – барабанил Юбер. – Открывай, а то я её сам выломаю!

В доме включили свет, за дверью послышались мелкие, шаркающие по полу шаги.

– Кто там? – раздался дрожащий старческий голос.

Юбер ткнул локтем Фишера в бок.

– Ой, – завопил тот, – месье Маршаль, это я, доктор Фишер.

– Кто-кто?

– Доктор Фишер…

– А, так что же вы пришли в такой безбожно поздний час…

– Понимаете, тут такое дело…

– Ребёнок там умирает! – закричал в закрытую дверь Юбер. – Открывай сейчас же, или я выбью дверь!

Замок повернулся с треском. На пороге показался старичок в кружевной пижаме и ночном колпаке на голове.

– Ребёнок? – переспросил он.

– Да, укус змеи… – Юбер задыхался. – Нам нужно противоядие…

– Конечно-конечно, – залепетал доктор и пошёл в глубь дома. – Какой безбожно поздний час, я же потом не усну…

– Вы не могли бы побыстрее?! – крикнул Юбер.

Ему казалось, что тот слишком долго шёл, потом слишком долго копошился, звеня своими склянками, потом, судя по звуку, у него что-то упало, и старик слишком долго это поднимал, жалуясь на проклятую спину.

– Побыстрее, месье, мы очень торопимся! – ещё раз крикнул Юбер.

– Иду-иду, – раздалось из дальней комнаты. – Я не вижу надписей без моих очков, где же они, где мои очки…

– Месье, я сейчас пройду сам и всё найду. – Юбера трясло.

– Ах, вот же они! Так-так… – Он опять зазвенел склянками. – Кажется, это оно, точно…

– Нашли? – Юбер чуть не плакал.

«Какое же невежество, святой Дарвин, – размышлял про себя месье Фишер, – и вот из таких вот необразованных плебеев состоит наше общество… Сказал же ему, что мальчик не жилец, но разве ему понять? Хотя что это я; как говорится, блажен кто верует…»

– Так нашли? – Юбер напрягся, как струна перед обрывом; ещё немного, и он разгромил бы весь дом.

– Нашёл-нашёл, – старик возвращался с ампулами лекарства и какой-то мазью. – А сколько уже прошло времени?

– Около часа.

– Боюсь, уже два или даже больше; мы не знаем, когда его укусили, – заметил Фишер.

– Боюсь, вы опоздали, молодой человек.

– Без вас разберёмся! – Юбер взял лекарства и мазь, схватил под локоть доктора Фишера и побежал вместе с ним к повозке.

Лошади заржали и с цокотом помчались по каменной мостовой.

Жоэлю вкололи противоядие, натёрли жёлтой вонючей мазью место укуса, приложили компресс и отошли от кровати. Всё делалось молча. Никто не проронил ни слова, только изредка слышались всхлипывания женщин. Ирен уже не плакала; то горе, что ещё пару часов назад изуродовало в истеричной гримасе её безупречное лицо, превратилось в озлобленность и обречённость.

С этого самого дня она возненавидела мужа и всё, что было с ним связано.

– Осталось только молиться, – доктор Фишер причмокнул узкими, как нить, губами, – только молиться, господа. Ничем больше помочь не могу, – подытожил он, взял под руку тётку Кларис и уехал.

– Мы ещё навестим вас, – сказала тётка Кларис на прощание.

Больше к ним никто не приезжал, никогда. Месье Лоран перебрался в дальнюю комнату, выслушав от жены всё, что она накопила за несколько лет. У постели Жоэля дежурила Люсинда.

У Ребекки ночью поднялся жар, но этого никто не заметил.

16 глава

Доктор Андре Бёрк уже давно вынашивал свой план. Получив отказ от разных фармацевтических компаний, он понял, что нужно брать дело в свои руки и пойти наконец против системы – точнее, обойти её. Им нужна доказательная база – они её получат, рассуждал Бёрк, как-то расхаживая по кабинету. Но тогда уже они, а не он, будут осыпать его предложениями. Дело осталось лишь за малым – подать документы и пройти весь этот бюрократический ад.

Андре Бёрк жил один всю свою сознательную жизнь – вплоть до декабря прошлого года. Его секретаршей была мисс Элен Бошан, неприметная женщина лет сорока, с непонятным пучком на голове и рябящим в глазах шерстяным костюмом в клетку. Пучок она то и дело прикрывала шиньоном. Шиньон постоянно падал, перекашиваясь то на одну, то на другую сторону затылка, делая и без того невзрачное лицо секретарши ещё более асимметричным. Мисс Бошан постоянно краснела, когда доктор Бёрк это видел.

На самом деле Андре Бёрк ничего не видел – ни Элен, ни шиньон, ни её смущенных взглядов. Он заметил, что она – женщина, лишь однажды, когда ему нужна была женщина не как объект, а как факт, который необходимо было вписать в графу