Вот и не надо далеко ходить за определением старости. Это когда фамилию русского фельдмаршала путаешь с фамилией южноафриканского писателя.

Профессор тихонько засмеялся, оглянулся по сторонам и свернул в сад, где у него бывала обычно первая остановка.

* * *

Старик любил этот сад на Офицерской, закольцованный форейторскими, каретными и, кто их теперь разберет, какой еще надобности флигелями Юсуповского дворца. Особенно нравился ему маленький садовый павильон в стиле русского классицизма. Цыплячий петербургский цвет. Белые колонны. Третий век стоит среди серых своих братьев.

Возможно, автором его был тот же Валлен-Деламот, что строил для Юсупова дворец. Хозяйка, наверное, выходила сюда утром в шелковом капоте, в батистовой, отделанной кружевом косыночке, садилась за столик перед нарядным фарфоровым дежене, и кофешенк наливал ей кофе. Цветы, может быть, здесь разводили.

В советские годы в павильоне была скульптурная мастерская. Мальчишкой он случайно попал сюда на смотрины, которые Аникушин устроил своему размахавшемуся Пушкину. А теперь и самого Пушкина сюда вряд ли бы пустили. Теперь здесь ресторан «Дворянское гнездо». На пять, примерно, посадочных мест. Для особо избранных. В долг, должно быть, не кормят.

Летом перед парадным входом непременно выставляют вазы с можжевеловыми кустами, и на них слетаются дрозды.

Метрдотель стоит сейчас на солнцепеке и мучительно пытается зацепить взглядом собственную грудь, как будто опасается за накрахмаленную белую бабочку. Верно, что он без бабочки?

Григорию Михайловичу всякий раз кажется, что именно этого парня он видел однажды в карауле у Мавзолея. Тогда тот был озабочен тем, что не смел достать платок и освободить переполненный ноябрьской слякотью нос. Такой, видать, человек, с проблемами. В детстве он говорил не уважающим его корешам: «Честное слово даю!» Молодиц! До сих пор на посту.

Старик сел на скамейку, спиной к парадному двору, на который съезжались когда-то кареты. Кованые ворота были заперты на амбарный замок, а сам двор пустует уже век, поди. Два бюста в нишах у ворот и несколько статуй на крыше – обмелованные куски гипса с отбитыми носами и пуклями – вот все, что осталось от былой помпезности. И конечно, не одно только время потрудилось над этим.

Ни умиления, ни философской грусти не было в Григории Михайловиче. Руины – хлеб жестокосердных романтиков, этих шакалов будущего. А у него у самого голова мелом испачкана, и лишние красоты тоже пообломались да поистерлись в дороге. Простите, Наина, я тоже руина.

Солнце золотыми ртутными слезами набухало в окнах. Этот драматизм природы был уже не для его глаз. Профессор надел темные очки и снова закурил.

Мимо него туда-сюда ходили морские курсанты, офицеры и разновозрастной люд с собаками. Девочка лет двенадцати кричала и топала ножкой на великолепного серого в белых пятнах дога. Тот слушал ее невозмутимо и хмуро улыбался, как служивый дядька, делом которого было опекать дитя.

Навстречу шли два молодых кавторанга. В руках у них были неподвижно несомые дипломаты, как будто это были не дипломаты вовсе, а ядерные чемоданчики, от неудачного покачивания которых зависела жизнь, по крайней мере, Ямала. Один говорил другому:

– Слышал, что скипетр наш брякнул сегодня про белорусов?

Из-за их спин наподобие летучей мыши неожиданно вылетела молодая женщина и спланировала на скамейку рядом со стариком. Ветер от ее размахая обдал его едва ощутимым запахом, он бы сказал, фиалки, если бы был уверен, что помнит, как пахнут фиалки. И еще какой-то покалывающей свежестью, как будто Григорий Михайлович выпил залпом стакан холодного нарзана.

– Господи, боже ты мой! – сказала женщина неизвестно по какому поводу и тут же обратилась к нему: – Я вам не помешаю? А впрочем, вы сами курите!

У нее был голос инженю, с утренним придыханием, но знал он и низкие регистры – это ГМ отметил с удовольствием.

– Ничуть. Нет, нет! – ответил он несколько запоздало.

– Скипетр брякнул… Это же надо. Ха!

– Вы учительница? – спросил старик и тут же пожалел об этом. Если он попал в точку, то наверняка обидел. Надо как-то исправлять положение.

Профиль соседки напоминал летучий чернильный автопортрет Пушкина, в котором тот себе явно польстил. Глаза цвета июльского крыжовника. Посмотрев на часы, соседка оттянула немного веко. Значит, дальнозорка. Как и он. Очки носить не хочет, а на линзы аллергия. Женщина проверила на руке серебряный браслет в виде спящей кобры и потом только бросила взгляд на него, с нескрываемой досадой.

– С чего вы взяли?

– Я, конечно, ошибся, – заговорил он намеренно сбивчиво и суетливо, по-стариковски. – Вы работаете в бутике, или в салоне красоты, или референтом в «Газпроме». И у вас замечательный спортивный «Пежо» красного цвета».

Звук «о» ГМ произнес на французский манер…

– Ха-ха! – гортанно усмехнулась потомок Пушкина.

– Я не принадлежу к тем, кто считает, что все женщины за рулем непредсказуемы. Некоторые, напротив, водят изумительно прекрасно, довольно очень технично.

– Час от часу не легче. Нет, ну это же надо, как мне сегодня везет!

Григорий Михайлович был доволен реакцией. Нет, она все-таки учительница, его не проведешь. Он решил продолжитъ игру.

– Не поможете старику? – спросил он, превратившись мгновенно не просто в старика, но в слепого старика. – Внук наказал купить для катрижа…

– Картриджа! – женщина поправила его сурово, уже не скрывая раздражения.

Все шло по плану.

– Бес его разберет! У меня вот тут записочка припрятана. – Он стал рыться в карманах, глядя при этом чуть выше деревьев, как делают слепые. – С названием. Ну, с маркой этого… принтура. Не могу найти. Да я ведь не хуже же аборигенов Миклухо-Маклая. Я запомнил. Значит, так: «Кент бабы Джек стоит десяти сикофантов». Теперь, сейчас, минуточку, надо это как-то обратно в латынь перевести, в английский то есть…

Григорий Михайлович представлялся старичком смышленым, но немного запутавшимся и смущенным оттого, что не может уже соответствовать своей природной смышлености. Впрочем, в этом он, кажется, немного перебрал. Грубовато вышло. Женщина смотрела на него внимательно, давая отыграть сцену до конца. А он, напротив, совершенно не представлял теперь, что должен делать дальше.

– Так вот, вы не могли бы меня сопроводить. Здесь рядом совсем «Компьютерный мир»…

– У вас принтер «Сапоп», – медленно сказала соседка.

– А марка «Bubble jet printer BJ-10sx». Древний уже принтер, к ним и картриджей, наверное, нет. Правильно?

– Гениально! – воскликнул старик. – Бывает, говоришь с человеком и видишь, что в глазах у него ахинея. А вы… Я сразу понял, когда вы еще на «скипетр» отреагировали. Вы учительница!»

В своей тупости он был так упорен, что мог сойти за остроумца. На это и была слабая надежда.