установки, имеющие более глубокие психологические корни, — но так или иначе, это публичное признание необходимости подчинения и одновременно отказ признать свои заблуждения достаточно явно характеризуют его тогдашнее настроение. И только два года спустя — когда было уже слишком поздно — он вновь обрел свободу действий, смело обрушился на врагов и призвал на помощь друзей. Съезд заслушал выступление Крупской, призывавшей к миру между фракциями и «прекращению дальнейших дискуссий». На это не обратили внимания. Сталин и Зиновьев завершили заседание речами, полными брани в адрес Троцкого. Однако его все же вновь избрали в Центральный Комитет партии с явно незначительным перевесом голосов. Ходили слухи, что Зиновьев и Каменев стремились не допустить Троцкого в состав Политбюро, но это предложение Сталин, который хотел сохранить свою репутацию умеренного, отверг.

До конца года Троцкий подливал масла в огонь. В книге «О Ленине», вышедшей из-под его пера и посвященной памяти вождя, он описывал свои тесные личные отношения с Лениным во время революции, причем в таких выражениях, благодаря которым его собственная роль возвышалась, а других участников событий — отодвигалась на второй план. В октябре 1924 года он опубликовал большую статью «Уроки Октября», в которой пригвоздил к позорному столбу Каменева и других «старых большевиков» за то, что они не хотели принимать «Апрельские тезисы» Ленина, написанные им в апреле 1917 года по возвращении в Петроград; Зиновьева и Каменева — за то, что они были против захвата власти в Октябре, о чем упоминалось в «Письме к съезду» Ленина; этот их поступок ставился там на одну доску с «небольшевистским» прошлым Троцкого, и Ленин писал, что эти их действия не следовало вменять им в вину (см. с. 70). Эта яростная атака Троцкого вызвала ожесточенные ответные действия и побудила триумвират и его последователей глубоко и со злобным пристрастием копаться в прошлом Троцкого. Каменев произнес длинную речь, которая была затем опубликована как статья под названием «Ленинизм или троцкизм?»; в этой статье он обвинял Троцкого в меньшевизме, припоминая многие случаи его острой полемики с Лениным, и добавил к этому превратившееся впоследствии в ярлык обвинение, что он «игнорирует крестьянство». За этим последовало выступление Сталина, более лаконичное и более язвительное, но в том же духе. Осуждение Троцкого стало обычным делом и на страницах прессы, и на партийных собраниях. Самым жестоким ударом для Троцкого была публикация давно забытого письма, написанного им в 1913 году, с грубыми и резкими выпадами в адрес Ленина. Можно было не искать никаких других доказательств, подтверждающих, что понятия «троцкизм» и «ленинизм» несовместимы.

Ошеломленный потоком брани, Троцкий хранил молчание. Его опять одолела та таинственная хворь, от которой он страдал предыдущей зимой, и врачи посоветовали ему сменить климат на более мягкий. Он не присутствовал на пленуме Центрального Комитета партии в январе 1925 года. Троцкий обратился к пленуму с письмом, в котором утверждал, что его молчание перед потоком «множества неверных и прямо чудовищных обвинений» было «правильным с точки зрения общих интересов партии», и «в интересах дела» просил освободить его от обязанностей председателя Реввоенсовета СССР. Он уехал на Кавказ в самом разгаре пленума. В Центральном Комитете были колебания, какие меры по отношению к нему принять. Экстремисты, включая Зиновьева и ленинградскую делегацию, предложили исключить его из партии, из Центрального Комитета или по крайней мере вывести из состава Политбюро. Умеренным, которых поддерживал Сталин, было достаточно лишить Троцкого его военного поста. Восторжествовала вторая точка зрения: Троцкого освободили от должности председателя Реввоенсовета и народного комиссара по военным и морским делам. Его преемником стал Фрунзе, чье назначение послужило сигналом для развертывания мощной кампании по укреплению Красной Армии — эта проблема со времени окончания гражданской войны оказалась в забвении.

Споры, вызванные «Уроками Октября», имели почти неожиданный результат — они послужили причиной важного нововведения в партийную доктрину. Одним из пунктов, по которому в свое время расходились Ленин и Троцкий и который сейчас противники Троцкого использовали против него, была так называемая теория «перманентной революции» — понятие, введенное в употребление Марксом. Троцкий в 1905 году утверждал, что если в отсталой России разразится революция, то, хотя на первой своей ступени она будет оставаться буржуазной, антифеодальной революцией, она неизбежно перейдет в стадию социалистической, антикапиталистической революции. Ленину не хотелось соглашаться с подобной перспективой, если только революция в России, как надеялись и он, и Троцкий, не зажжет пламени революции в развитых странах Запада. Это их разногласие не имело никакого значения и было забыто задолго до 1917 года, до тех пор, пока Ленин в своих «Апрельских тезисах» не занял позицию, которая была во многом созвучна с позицией Троцкого. Никто не проявлял интереса к этому вопросу, пока в декабре 1924 года Бухарин не внес лепту в кампанию против Троцкого в своей статье, посвященной теории «перманентной революции». Бухарину просто хотелось высветить разницу взглядов Троцкого и Ленина, и он не делал в своей статье никаких определенных выводов. Но затем, несколько дней спустя, Сталин также опубликовал пространные заметки на эту тему, которые были написаны как предисловие к собранию его речей и статей; осудив теорию Троцкого, он создал новую доктрину — «социализм в одной стране».

Сталин отказался от своих слов, сказанных весной предыдущего года во время лекций, которые он позднее охарактеризовал как «формулировку… уже явно недостаточную и, потому, неправильную». В лекциях Сталин утверждал, что «для окончательной победы социализма, для организации социалистического производства, усилий одной страны… уже недостаточно». Теперь Сталин доказывал противоречие теории «перманентной революции» Троцкого ленинской теории пролетарской революции и заявлял, что Ленин в своих трудах неоднократно размышлял о возможности победы социализма в одной стране. Сталин признавал: «Полная гарантия от интервенции, а значит, и окончательная победа социализма возможна лишь в результате совместных усилий пролетариев ряда стран». Но означало ли это, что «революционная Россия не могла противостоять консервативной Европе» и построить в СССР социализм? Ответ Сталина был резко отрицательным. Его аргументация, сложная и казуистичная, в значительной степени основывалась на цитатах, вырванных из контекста. К тому же его доводы были в какой-то мере подтасованными, поскольку он писал свое предисловие в условиях, которые для Ленина и Троцкого были невозможными, а именно в условиях выживания революционного режима в России без свершения революций в других странах. Однако психологический эффект заметок Сталина был огромен. Они ставили четкую, определенную цель. Они не оставляли места для пустых надежд на помощь извне. Сталин льстил национальной гордости, представляя революцию как чисто русское достижение, а строительство социализма — как благородную задачу, в