вальяжно накинуть ногу на ногу, позволить сцеловывать ему пыль с моих туфель, но на мне даже не туфли, а резиновые сланцы с бабочками у щиколоток.

— Нет… — слышу я ответ, уверена, что мой живот расслышал ответ лучше.

— Егор, встань, люди смотрят.

— Плевать… — моему животу тоже плевать, было бы лучше, если бы он шептал моему уху, а не животу…

— Мне не плевать.

— Нет.

И снова.

«Прости меня»

«Прости меня»

«Прости»

Мне пришлось опуститься рядом с ним, не на колени, и встретиться с серыми глазами. И замолчать. Никогда прежде я не видела плачущих мужчин… слезы в серых глазах пустили мурашки по моему телу, я не могла оторвать взгляд от этих переливов, было что-то завораживающее в этом.

— Как ты нашел меня?

— У вас очень маленький город, — шепотом.

— Зачем ты приехал?

— Прости меня, Василина…

— Я не знаю, я не могу…

— Прости, Боже… Василина… я не… у меня… я не спал с Аленой… — а вот теперь глаза не смотрят в мои.

— Ты врешь, Егор, вечерники всегда врут.

— Вру… Прости меня… прости, — его руки безвольно висят вдоль тела, а тело так и не поменяло своего положения.

Я сижу рядом на корточках. И все это скорей смешно, чем грустно.

— Где твои вещи? — наконец интересуюсь я, вспомнив, что он проделал немалый путь, а законы гостеприимства никто не отменял в нашем маленьком городке.

— Нет… я просто сел на поезд……. не знаю, прости меня.

Резко вставая, я дергаю Егора за руку, заставляя встать.

— Давай я тебя накормлю, что ли, и не знаю… может тебе в душ надо или еще что-то, ты с дороги… у меня есть запасная зубная щетка, правда она розовая, все мои щетки розовые… а эту я еще не успела распаковать, так что, думаю, тебе она подойдет… — говорю я, ведя за руку продавца в дом моего детства, останавливаясь перед приоткрытой дверью, — пошли.

Наблюдать за молчаливым Егором на нашей небольшой кухне очень странно. По его глазам видно, что они плакали, но родители не задают вопросов. Папа через время выходит, потому что ему в очередной раз позвонили, быть педиатром в маленьком городке — это значит, что у тебя никогда нет выходных. А мама суетится, предлагая наперебой то одно блюдо на завтрак, то другое, и я уже начинаю сомневаться, что передо мной в действительности сидит мой высокий сероглазый продавец, а не Робин Бобин, который съел теленка на обед. Уверена, такая диета не пошла бы на пользу аппетитной заднице. Но мама есть мама, она всегда пытается всех накормить, так что Егор не может быть исключением и, хотя в маминых глазах читаются вопросы, она убеждена, что сначала гостя надо накормить, потом уложить спать, а потом уже можно и зажарить.

Я спрашиваю, где Вася и узнаю, что на даче с бабушкой и дедушкой. Настя сейчас сильно занята «текущими делами», и Егору тоже «не до этого». Из моего рта чуть было не вылетает «еще бы», я видела своими глазами эти «текущие дела», уверена, наличие подобных ног и груди, которая откровенно просвечивалась сквозь шифон платья, рождает подобное «не до этого», но вовремя поймала себя, заткнув себе рот.

— Ну-с, молодой человек, какие у вас намерения в отношении моей дочери, — спрашивает мой папа, вернувшийся на кухню, и я знаю, что он шутит, но мысленно пририсовываю ему ружьё и направляю на лоб продавца.

Немая сцена меня веселит, и я хихикаю, ловя на себе взгляд родителей, которые так же в ответ улыбаются.

Егор не улыбается.

— Серьезные, — я мысленно добавляю «сэр» и, хотя я знаю цену этим словам, мне все равно приятно, — если Василина позволит, — добавляет Егор. — Позже, — еще добавляет.

И меня задевает это «позже» в присутствии моих родителей, ведь это не я приехала к нему… мог бы и дальше играть роль героя-любовника в раскаянии. Я была настолько добра, что согласилась поделиться своей зубной щеткой и слышу в ответ «позже».

— Почему это позже? — спрашиваю я, потому что мне интересно знать.

— Действительно, почему? — спрашивает папа.

— У меня… суд…

— Что у тебя? — не выдерживаю я. — Суд? Какой суд?

— С Аленой…

— Подожди… что? — разве они не счастливы наконец-то. Ну, наверное, нет, раз он приехал ко мне и даже стоял на коленях, но суд… суд… и почему он стоял на коленях… и почему все запутывается так быстро, — что ты натворил? — наконец выдавливаю я.

— Она хочет вернуть родительское право.

— ЧТО? — тут я просто подскакиваю. — Какое право? Разве она не отказалась, я имею ввиду, разве это не делается один раз? — пока догадка не пронзает меня. — Ты отдаешь Васю…

— Нет! — звучит слишком резко, вздрагивает мама, молча наблюдавшая за нашим диалогом, — Она подала в суд на восстановление своих родительских прав.

— Разве это можно? — никак не укладывает в голове… возможно ли это.

— Ну, она осознала — «осознала» звучит, как плевок, она раскаялась — «раскаялась» звучит, как воронье карканье, резко и недобро, — она имеет право.

— А ты?

— Я не хочу для неё таких прав… Она попросту увезет Васю, если она вообще — и «вообще» звучит странно — ей нужна.

— Егор, но возможно ваша жена действительно осознала, — мама в курсе ситуации Егора, родители не знают, что случилось после, но про Васю они знают… и что мы «пробовали» тоже, — она проявляла интерес к малышке, шла на контакт?

— Нет.

— Послушай, ерунда какая-то, она уехала, её не было, не было… она лишена родительских прав. На каком основании она хочет их обратно? Так не делается!

— Делается…

— И каковы шансы у матери ребенка? — вмешивается папа.

— Мы оба одиноки, её доход превышает мой в несколько раз, но у меня стабильность, а она… кхм… модель, наши шансы равны… формально. В любом случае… она — мать, а девочке нужна мать, так говорят адвокаты, этим мотивируются наши суды… никто не оставляет ребенка отцу, если есть мать…

Ужас наваливается на меня. Вдруг я вижу, что под глазами продавца лежат тени, вижу, что он давно не стригся и, похоже, не брился уже дня