Маленькие собачки тявкают истерично, комплексуя из-за малого роста и требуя к себе на почве комплексов пподчеркнутого уважения, и норовят непременно уж если не укусить исподтишка, так хоть хватнуть слегка, попугать. Огромные псы бухают размеренно и без азарта, чувствуют, что особо напрягаться не нужно, пришлому по голосу понятно, что во дворе зверь серьезный. Собака Федора Игнатьевича лаяла без злости, но монотонно и без перерыва, как звенит будильник: она предупреждала хозяев, что пришел гость, а чужака за воротами – что двор под охраной. Такие собаки, стоит появиться хозяину, залезают в будку: я свое дело сделала, хлеб ем не зря, дальше сам. Мила протянула руку – постучать в калитку, но калитка распахнулась сама, и из нее вылетела – нет, не пулей, поскольку пуля – предмет все же миниатюрный, а к вылетевшей красной, распаренной тетке более применимо было, учитывая ее габариты, выражение – ядром из пушки. Корпусом она была анфас, а головой – в профиль, поскольку продолжала доругиваться с теми, кого покидала.

– Ракетчик хренов! – вопила тетка. – Ноги моей больше в вашем дворе не будет!

Голова тетки приняла положение анфас. Узрев перед собой препятствие в лице Милы, в которую она чудом не вписалась, тетка с издевкой спросила:

– Что, тоже на золотую рыбку пришли посмотреть? Ну-ну! – и хрястнула калиткой.

– Кк-кк-как…, – вдруг стала заикой Мила.

– Как какнешь, так и кучка, – проинформировала баба и заковыляла через дорогу.

– Пошел вон, Филя! – послышался голос хозяйки, хотя, судя по тому, что Филя замолчал, он и так уже «пошел вон», то есть спрятался в будке. Оказалось – нет, не в будке.

– Вот стерва! – пожаловалась появившаяся Зинаида Григорьевна. По ее виду нельзя было сказать, что она только что участвовала в баталии. – Лает и лает, а из-под крыльца так и не вылез, он там себе ямку вырыл, от жары прячется. Сторож тот еще!

– Он что у вас – девочка? – поинтересовалась Людмила Ивановна. – Вы его стервой назвали.

Зинаида Григорьевна засмущалась.

– Да это у нее ругательство такое, – пояснил неспешно подошедший следом Федор Игнатьевич, – одно и для мальчиков, и для девочек. Она и себя так кроет, когда чего-нибудь напортачит.

Зинаида Григорьевна тут же это и продемонстрировала: из последних сил к ногам ее подтащился огромный черный котяра с белой манишкой и, обессилев окончательно, рухнул на натруженные хозяйские ноги в разношенных тапках и закрыл глаза.

– Мэйсон, стерва такой! – закричала баба Зина. – Брыс-с-са! Спасенья от тебя нет! Такая туша, да еще в эту жарищу!

Мэйсон никак не реагировал: он был бездыханен. Душа его, изнывшая от зноя, временно покинула бренную кошачью оболочку и воспарила в прохладные эмпиреи, наверно, кошачьи же.

Подруги переглянулись: «Санта-Барбара» в российской глубинке будет жить вечно!

– А Изауры у вас, случайно, нет? – пошутила Зоя Васильевна.

– Съели Изауру, – меланхолично обронил дед Федя.

Второй раз за последние пять минут подруги впали в столбняк.

– Кошку?!

– Кроликов мы держали. И Изаура была, и Леонсио… А Изаура уже не молоденькая, долго держать – мясо жесткое будет. У кроликов век недолгий, – пояснила Зинаида Григорьевна.

– А что это за сердитая женщина от вас выскочила? Чуть с ног не сбила, – пожаловалась Людмила Ивановна.

– А-а-а… Ивановна, соседка. Старый идол, – замахнулась она на супружника, – очередную свою затею на Ивановне испытывал. И ведь до чего ж додумался на этот раз?

…Федор Игнатьевич смолоду шутник был известный, по-нынешнему – приколист. Каких только затей не придумывал, каких каверз не устраивал! Зинаида Григорьевна с течением лет свыклась, притерпелась, а все же иногда и она попадалась на удочку.

Сегодня, пока она на рынок ходила, дед сбегал на Волгу, надергал десяток рыбешек – тройку буффалок себе на жареху, окуньков да тарашек коту. Полюбовался – хороши канадцы (в семидесятых запустили буффало в Волгу, а они прижились, расплодились), прямо-таки сладкая рыба, золотая, только цвета серебристого.

Золотая ты моя, золотаюшка, -

Напевал дед Федор, возвращаясь домой.

Пришел – Зинушка еще не вернулась. Взгляд случайно наткнулся на пузырек с йодом – бабка рыбу чистила, уколола палец. В голове у деда забрезжила идея (в данном случае песня вкупе с йодом сыгралипойдут роль ньютоновского яблока). Когда вернулась жена, супруг сидел над ведерком с уловом с ошалевшим видом и слабым голосом прошелестел:

– Глянь…

Зинушка подошла, с подозрением заглянула в ведерко и едва не сомлела: в ведерке еще трепыхалась пойманная рыба, пятнистая, разных оттенков коричневого цвета – от желтого до светло-коричневого.

– Золотая рыбка… – первое, что пришло ей в голову (в ее время литературу в школе изучали куда серьезней, чем нынче).

– Мутанты…Что едим! – с надрывом произнес супруг. – Сгубили Волгу! Позвони Ивановне… Пусть посмотрит!

Смутное подозрение забрезжило в глубинах Зинушкиного естества, но не проявилось, а напрасно: все свои придумки муж чаще всего опробовал на простодушной соседке. Ну не вырабатывался у нее иммунитет к Федькиным затеям!

На подгибающихся ногах баба Зина добрела до кровати и рухнула кулем. Как показал последний случай, жизнь с Федей так ничему ее и не научила. Зинаида Григорьевна позвонила Ивановне. Любопытство у Катьки раньше нее родилось, и она не задержалась.

– Ивановна, глянь, кого Федя поймал… Золотые рыбки!

Минуту заворожено смотрела Ивановна в ведерко на пятнисто-коричневых мутантов, а потом возопила раненной чайкой:

– Да что ж это творится! Опять, сволочи, спустили в Волгу отходы, а власти наши – молчок! Травят нас, как тараканов! На телевидение надо звонить, чтоб приехали, сняли!

– На телевидение бесполезно, – печально промолвил Федор, – такое в эфир не пустят, властей побоятся. Потом у телевизионного начальства головы полетят! В потребнадзор звонить надо и экологам. Это их работа, им за это деньги платят.

– Так звони ж, а то я позвоню!

– Звони ты, Катя, ты женщина грамотная!

… И тут взгляд Зинаиды Григорьевны надыбал, наконец, капельки йода на полу, метнулся на полочку, где стоял пузырек, – пузырька на месте не было. А обнаружила его Григорьевна в мусорном ведре под мойкой, сверху лежал. Как известно, все гениальные планы терпят крах из-за досадных мелочей, мелких проколов. Крепнущим голосом супруга пропела:

– Фе-е-дь!!!

Как птица чувствует приближение ненастья задолго до перемены погоды, так Федор Игнатьевич всем своим организмом почуял близкую грозу… Тому, что последовало дальше, подруги были свидетелями.

– А с Ивановной теперь – разлад на всю оставшуюся жизнь? – посочувствовала, отсмеявшись, Людмила Петровна.