– Ну, когда замуж за Толика своего шла, тебя Комарова вполне устраивала.

– Девочки, не ссорьтесь! Да и у меня эта фамилия какие-то ассоциации вызывает.

– А я знаю, какие, – сказала Люся. – Антонина Шуранова! Твоя любимая артистка. И стройная, и величавая…

– Это которая княжна Марья? – вспомнила Мила. – В «Войне и мире»?

– И Надежда фон Мекк. И хорошая девочка-медсестра Лида в «Делах сердечных». Но у меня эта фамилия не ассоциации вызывает, я точно знаю, что она мне знакома.

– Да у кого-нибудь из твоих читателей была такая!

– Может быть…

– И даже наверняка.

В Катерине Ивановне, с тех самых пор, как она обнаружила для себя существование бинокля, народился и сформировался антропоморфизм, хотя она об этом не догадывалась и знать не знала, что это за зверь такой. Оптический прибор из подручного средства превратился для нее в живое, одушевленное существо. Она разговаривала с ним, наделяла человеческими чертами и где-то даже обожествляла. Иногда похваливала – «сегодня мы с тобой неплохо поработали», порою поругивала – «чего-то ты неактивный какой», даже гневалась – «да что ж это ты никого не видишь, ослеп, что ли?» Со временем Ивановна даже стала считать его личной собственностью, которой благосклонно позволяла пользоваться кружковцам, и только ревниво и нежно обтирала по вечерам после чужих рук.

Как же неприятно была удивлена Ивановна, обнаружив, что биноклем пользуется еще кто-то, кроме кружковцев и ее самой! Первый звоночек прозвучал, когда она, заскочив как-то утречком, до прихода преподавателей, обозреть свои владения, протянула руку за биноклем, а того на месте не оказалось, а оказался он на нижней полке. Тогда особого значения этому событию она не придала: ну, положила не туда! Женщина не была знакома и с еще одним биологическим термином, а именно: мускульная память. Если нога десять раз споткнется о высокий порожек – на одиннадцатый раз она поднимется повыше и перешагнет благополучно, не дожидаясь мозговой команды. А рука, если она сотни раз клала предмет в одно и то же место, в тысячный раз положит бинокль на верхнюю полку шкафа, но уж никак не на нижнюю!

Когда произошел второй подобный эпизод, пребывающая после известных событий в комплексах, Ивановна обвинила во всем себя. Самооценка ее в тот период, как говорится, опустилась ниже плинтуса, и бедная женщина с ненавистью пробормотала: «Склеротичка несчастная!»

Когда в третий раз она обнаружила, что ее сподвижник и наперсник взял моду путешествовать в пространстве, мозги ее, наконец, встали на место, и вернулась способность наблюдать и анализировать. Наблюдение и анализ показали, что ее бинокль нарушает ей верность с охранником Димой.

Дима, здоровый лоб с бицепсами, отслуживший и нигде не работающий, появился у них не так давно, и, по слухам, был взят Риммой Ивановной на должность охранника по протекции ее не то друзей, не то родственников, с испытательным сроком. Из этого можно было сделать вывод, что репутация у Димы была чем-то запятнана, если уж с такими физическими данными и с армией за плечами, он трудоустроился в Центр детского творчества на мизерную зарплату, да еще и по чьей-то просьбе. Катерина Ивановна могла бы стукануть директрисе о нездоровом интересе охранника к биноклю, хранящемся в запертом шкафу, но пока что криминалом тут не пахло, а возник бы вопрос – откуда ей это известно? Нужно было бы как-то объяснять… Приходилось пока терпеть, но в душе ее крепла острая неприязнь к Диме.

* * *

Бросив из окна Центра прощальный взор на перспективу, Ивановна уже повернулась уходить – неотложные летние дела призывали ее домой, но тут же стремительно развернулась обратно. Невесть откуда появившиеся три тетки (Катерина признала в них тех, с кем столкнулась вчера в любимовской калитке), шмыгнули за трансформаторную будку и затаились. Они явно прятались, с целью за кем-то или за чем-то пронаблюдать, чем несказанно Ивановну развеселили. Тетки конспирировались по методу страуса: фасады свои они укрыли за будкой, а тылы оставили беззащитными. Катерина Ивановна, не мудрствуя лукаво, тут же присвоила им клички: Дылда, Мелкая, Средняя.

Поозиравшись и посовещавшись, бабешки начали действовать. Мелкая прогулочным шагом пересекла дорогу и нырнула в кусты желтой акации, разросшиеся вдоль всего шустовского забора.

Со стороны дороги забор был и не забор даже, а серьезное заграждение: хозяева, возведя новый, со двора, старый ветхий, со стороны дороги, снимать не стали, страхуясь от незваных гостей. Их тут с мая по октябрь фланировало по дороге на Волгу и обратно великое множество, во всякое время суток, доводя несчастного шустовского пса песнями, гоготом и разборками до состояния бессильной ярости. Даже голос у него садился, и он лаял ночами то хриплым простуженным басом, то сифилитически сипел, днем же, щадя горло, голоса не подавал вовсе. Покойные старики Шустовы давно смирились с этим звуковым фоном и стали жить в режиме Дружка: днем отсыпались, а по ночам смотрели телевизор.

Акация была высажена хозяевами в качестве естественной защитной полосы, третьей по счету. Тому, кто решил устроить здесь тайный ход, пришлось попотеть: сначала пробраться сквозь кусты, затем оторвать две доски с внешней, ветхой стороны, и две – со стороны двора, крепкие толстые доски, приколоченные новыми гвоздями. Оторванные только снизу, они легко сдвигались. Ивановна была об этом осведомлена, поскольку уже наблюдала, как некоторые их кружковцы мужского пола ныряли в лаз, и она даже уже однажды сигнализировала директрисе об увиденном.

Через какое-то время, после того, как Мелкая исчезла в лазе, две оставшиеся за будкой подруги, соблюдая осторожность, снова осторожно выглянули.

Дорога к Волге действовала только в весеннее-летний сезон – не асфальт, не гравийная, просто земля, утрамбованная многочисленными машинами, мотоциклами, велосипедами купальщиков, приезжающих на берег окунуться по-быстрому, да лодками рыбаков, доставляемых к воде на колесах. Берег здесь был пологий, спустить-вытащить лодку на колесах мог даже один человек, не задохлик, конечно.

От будки, наконец, отлепилась Дылда и прошествовала тем же маршрутом. Операция по проникновению в шустовский двор заняла у нее больше времени, но она справилась. Наконец, и Средняя воссоединилась с подругами. Катерине Ивановне стало легче вести наблюдение, все же объект опять был один.

– И чего их черти надирают по чужим дворам лазить? – обращалась она к биноклю. – Ну, дом хотят купить, так нормальные люди в калитку заходят… Любимовы, правда, в Травкино, к Юрке на юбилей уехали… Но чего это им так загорелось? Нет, что-то тут нечисто!

Ответа пока не было ни у одного из них.

– Пора, пора уже напомнить Римме Ивановне про этот лаз, – приняла решение Катерина Ивановна. – Далеко ли до беды!

* * *

Когда дамы надежно, как им казалось, укрылись за трансформаторной будкой, они слегка расслабились, а когда Люся успешно проникла в шустовский двор, две оставшихся дамы расслабились еще больше и позволили себе оглядеться.