Вряд ли Че оставят в покое — люди станут проявлять интерес, от любопытных взглядов некуда будет спрятаться. И отрава последнего сообщения Ви мажет черным все помыслы: сидя рядом с Че и стойко игнорируя многообещающие улыбки его поклонниц, я начну изводиться болезненными мыслями о том, что с каждой из них у него раньше вполне могло что-то быть.

Телефон едва не выскальзывает из ослабевших пальцев.

>> Туда, где потише. Где людей нет, — набираю ответ.

Сожженная дотла природа ожила за несколько часов непрерывного дождя: в небе закружились птицы, распрямились узловатые поникшие ветви кленов, однако пейзаж за грязным трамвайным окном похож не на августовский, а на бурый ноябрьский. Напоминает меня, загоревшую до бронзы, измученную и опустошенную равнодушием одного и предательством другой.

Бросила взгляд на экран — сообщений от Ви нет. Глубоко вдыхаю влетающие в приоткрытое окно потоки сырого ветра и быстро прячу телефон в карман джинсов. Я ей больше не верю. Теперь я свободна. Улыбаюсь, срываюсь на смешок, а в глазах стоят слезы. Сейчас я увижу Че. И он ждет именно меня!

* * *

Едва резиновая подошва касается мокрого разбитого асфальта, белые крылья возносят душу выше сосен, обступивших остановку: я вижу спину Че, рюкзак с нашивками, широкие плечи, под защитой которых становишься недосягаемой для любых бед… Че оборачивается, его задумчивое лицо с бледными следами синяков озаряет искренняя улыбка.

— Привет, Солнце! — Он шагает навстречу. Земля уезжает, словно выдернутый из-под ног ковер, я теряю равновесие и падаю в раскрытые в дружеском жесте объятия. Замираю, уткнувшись носом в черную толстовку, вдыхаю аромат знакомого парфюма, чувствую теплую ладонь на моей спине, и незаметно щипаю кожу на запястье. Ничего не меняется, это не сон.

— Привет, — отвечаю тихо. Я отстраняюсь и весело улыбаюсь, будто миг назад не была при смерти от счастья. — Куда пойдем?

— Туда, где потише, — смеется Че, обнимает меня одной рукой и увлекает вперед к зарослям старого лесопарка, за которым высятся трубы ТЭЦ и шпиль телебашни.

Кровь шумит в ушах, паника напирает, и мне хочется убежать, но горячая рука на талии заставляет смириться, успокоиться и опьянеть.

В лесопарке пахнет хвоей и озоном, в кронах эхом разносятся крики птиц, звенят пережившие аномальную жару комары, а из трещин сквозь старый асфальт стремятся вверх сухие былинки — остовы растений, тянувшихся к Солнцу и смертельно обожженные им.

Последние пять лет наш город активно застраивается и меняется, но этот участок словно застыл в моем раннем детстве, в том дне, когда мать и отец, нарядившись в лучшие вещи, единственный раз в жизни вывели нас с братом на семейную прогулку. Был выходной, играла музыка, бригада рабочих спешно покрывала асфальтом дорожки. Помню, как брат, худенький зеленоглазый подросток, набрав полный карман щебенки, улыбнулся мне и быстро и незаметно выложил в черной мягкой поверхности тротуара свое имя.

«Саша», — останавливаюсь как вкопанная и читаю вслух. В глазах темнеет, размытое воспоминание сливается с реальностью. Тот самый парк. Я не была здесь много лет, детский мозг многое не смог сохранить, следы брата растаяли в вечности, но один из них остался в сером старом покрытии под моими ногами.

— Ты чего? — спрашивает Че.

Указываю на неровные рядки белых камешков и дрожу:

— Это написал мой брат. Он был единственным, кто меня любил. Он погиб, когда я была маленькой — это было потрясением, концом света, очень сильным ударом. А я до сих пор вижу его всюду: в солнечном свете, шуме дождя, теплом ветре. Ищу его в глазах других людей, — нахлынувшие чувства выплескиваются из души сбивчивыми фразами. — Ищу кого-то настолько же хорошего… и хочу верить, что у меня получится прожить долгую счастливую жизнь. Я дура, да?

— Нет, — тихо произносит Че, перемещая руку мне на плечо. — Моей бабушки тоже не стало внезапно, а именно на ней был завязан мой мир. Сколько бы я ни строил из себя борца с системой, приползая на бровях домой, она неизменно встречала меня с улыбкой, отпаивала чаем, укладывала спать. По-моему, пару раз даже свои добрые сказочки перед сном рассказывала. Она — единственная, кто всегда защищал и безоговорочно верил в меня. Потом, когда она умерла, я тоже начал искать Солнце. Искать того, кто станет новым центром моего мира.

Стоя в обнимку, мы молча разглядываем надпись — привет из далекого прошлого от того, кого больше нет. Че наклоняется, вырывает из трещины в асфальте чахлый цветок клевера и кладет его на имя моего брата.

— Тем, еще совпадение, — пораженно шепчу я. — Мы ведь оба думали, что нашли этого человека. Но ошиблись, как оказалось.

— И признать это было тяжело. Зато мы теперь знаем, что сможем вылезти из любого дерьма. — Он оборачивается и поправляет лямки рюкзака. — Вот так. Пошли развлекаться, Солнце!

— Вандализм? — хитро улыбаюсь, и Че подмигивает.

Там, на окраине лесопарка, где срублена часть деревьев, разрушается под натиском стихий расписанный матами и разноцветными тегами бетонный забор. За ним возвышается десятиэтажный заброшенный долгострой, который должен был стать областной больницей: об этом бодро рапортовали в информационных выпусках будущие коллеги Че, но по прошествии очередных выборов люди и фирмы, что занимались строительством, внезапно обанкротились и исчезли. В черных провалах окон серого монстра виднеются скелеты лестничных пролетов, стены с осколками кафеля.

Раньше здесь жили бомжи и малолетние наркоманы, на которых милиция регулярно устраивала облавы, городская молодежь приходила сюда выпить и уединиться — все это я знаю из рассказов одноклассниц. Однажды в катакомбах под зданием нашли труп, и народная тропа к этому месту потихоньку заросла.

— Это очень стремное место. — Шагая по разбитым плитам, местами продираясь через репейники, я жмусь ближе к Че и ежесекундно озираюсь.

— Это нормальное место, Солнце. Только представь: здесь, на многие километры вокруг, лишь мы с тобой живые, — цитирует он сказанные мной в ту темную странную ночь слова, оставаясь задумчивым и безмятежно спокойным. — И здесь нереальный вид с крыши.

Спотыкаюсь, в ужасе поднимаю на Че глаза:

— Я не полезу на крышу!

— Почему?

— Я боюсь высоты.

— Это я слышал. Но почему? — Вопрос ставит меня в тупик.

— Ну, — осторожно подбираю слова, сочиняя оправдания, но складно не выходит: — Мне нужно твердо стоять на земле, Че! Это вы высоко летаете…

— Мы? Кто это — мы? — Он сверлит меня взглядом.

— Вы… Ты. Неважно! — Я сдаюсь.

Десять этажей Че, крепко сжимая мою руку, поднимается по пыльным, загаженным ступеням. Зажмурившись, я пытаюсь справиться с боязнью высоты, неизвестности, незнакомой легкости и смертельной свободы. Он толкает плечом проржавевшую дверь чердака и, обхватив меня за талию, подсаживает к открытому люку. Крыша усеяна пустыми бутылками, в углублениях рубероида блестят лужи и песчинки.