Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Говорить о случившемся – это уже терапия. Всякий раз, проговаривая свою боль, ты выпускаешь ее из себя, и ее становится меньше. Обязательно говори. Не молчи.
Я напишу это еще раз: десять лет ты не можешь нормально контактировать с людьми, десять лет тебя накрывает волной ужаса от дружеских объятий, десять лет твое тело кажется тебе чужим, непонятным, противным, десять лет тебя мучают навязчивые флешбэки, десять лет ты постоянно возвращаешься туда, в этот день, и думаешь: «Почему я не…»
Десять лет ты борешься за себя, просто потому, что кто-то захотел пару раз кончить.
Все это время Эля справлялась сама, на профессиональную помощь не было денег. Читала книги, подробно изучала тему насилия и его последствий. Как только появились средства, обратилась к психотерапевту, стала посещать группы психологической помощи. Дело пошло быстрее. Тело «размораживалось», как и доверие к людям. Она пробовала флиртовать, общаться, знакомиться. И что особенно важно, училась заменять «замирание» на «защиту». Возвращала себе ощущение владения своим телом и своей жизнью.
Все это, уложенное в два абзаца, – маленькие шаги и подвиги, растянутые во времени. Что-то занимало месяцы, что-то занимало годы. Что-то требовало больше усилий, что-то меньше.
– А сейчас бывают флешбэки? Все же двадцать лет прошло.
– Конечно.
– Почему они происходят?
– Вне контекста. Просто вдруг всплывает в голове воспоминание.
– Какие-то конкретные моменты?
– Да. Эта комната с двумя кроватями. Я лежу на спине, он надо мной. Люстра. И безысходность.
Моя подруга Эля сегодня – успешная, общительная, красивая, активная, обаятельная девчонка. Она легко вступает в контакт. Легко флиртует. У нее классные отношения, полные любви, заботы, взаимности. Яркая карьера, работа, в которой Эле интересно. Она любит броские украшения, создает интересные образы. Она очень много узнала и очень многого достигла благодаря сублимации и погружению в учебу, работу.
Посмотрев на нее, вы никогда не подумаете, что когда-то с ней произошло такое.
– Скажи, ты рада, что не повесилась тогда?
– Когда как.
– Когда как?!
– Знаешь, оно ведь никуда не пропало. Я научилась с этим жить. Я научилась делать многие вещи вопреки этому. Но оно есть. И оно всегда будет. И когда оно накатывает, когда наступает эта тьма беспросветная, все кажется бессмысленным. И мне кажется, что я не справляюсь, что я виновата. Что если бы я лучше защищалась, если бы я не пошла, если бы я не знаю, что сделала, всего этого не было бы. Я не могу на сто процентов перестать себя винить. Потому что это своего рода возвращение себе контроля. Если я виновата, значит, могу просто вести себя правильно и такого не случится. Значит, у меня есть хоть какая-то власть. Над собой, над своим телом. Окончательно все это не закончится никогда.
– Тогда почему ты живешь?
– Потому что я хочу увеличивать свет. Я очень хочу, чтобы от меня остался другой опыт, не только этот, темный. Я хочу, чтобы меня вспоминали благодаря светлому опыту. И еще я ведь могу сделать, чтобы людям, столкнувшимся с подобным, не было невыносимо больно. Вот поэтому я живу. Поэтому и для этого.
Когда наступает «тьма», Эля начинает вязать. Или шить. Или убирать. Или заботиться. Или читать. Это помогает снизить боль, отвлечься и пережить это время. А потом опять наступает просвет. Там, в просвете, есть любимые люди, есть большой интересный мир. В котором Эля научилась делать выбор. Выбирать планы, достижения, пространство.
– Скажи, если бы у тебя была возможность, ты бы отменила эту ситуацию? Ты бы сделала так, чтобы этого не случилось?
– Нет. Как бы да и как бы нет.
– Это как?
– Я столько сделала, чтобы с ней справиться. У меня столько суперспособностей. Травмы же вообще делают нас супергероями. Поэтому – нет. Я бы не стала отменять эту историю.
Недавно я давала большое интервью, где меня подробно расспрашивали о моей жизни: начиная с детства и заканчивая сегодняшним днем. И вот, уже ближе к концу, я поймала себя на мысли: «Господи, что за сериал?» Помню, в тот момент даже как-то кольнуло то ли стыдом, то ли страхом, мол, вдруг люди решат, что я все это напридумывала пиара ради?
К чему я это. К тому, что данная книга стала для меня самой терапевтичной.
Во-первых, я стала еще ближе к моим подругам, которые согласились поделиться своими историями. Да, я знала их и до этого, но так подробно мы с ними никогда не копали, так много про их переживания относительно этих страниц жизни не разговаривали. И мне радостно, что этот опыт случился.
Во-вторых, знакомство с чужими историями помогает по-новому посмотреть на свои и избавиться от клейма «бедняжечки», «бедной девочки», которую ну так покидала судьба. Многих покидала.
Я долго думала, о каком из своих шрамов рассказать. Выбор, благо, есть (табличка «сарказм»). И выбрала папу.
Почему? Наверное, потому что с ним сложнее всего.
В детстве я была папиной дочкой. Помню, звала папу «папа-тигра», потому что у него был оранжево-черный полосатый свитер из шерстки, «папа-соня-посолоня», потому что он любил долго спать. И очень любила везде с папой ездить. Это у нас называлось «по делам».
Дела обычно были такие: музыкальное издательство (папа издавал самоучители игры на гитаре), репетиции, радио, какие-то встречи с творческими товарищами, Российское авторское общество.
Когда мне бывает невыносимо плохо, я повторяю себе: это пройдет, так уже было. Это пройдет – ты знаешь, ты уже выбиралась из этого состояния. Это пройдет, это просто состояние, ты больше, чем оно.
Мой отец был композитором. Очень талантливым человеком. Безусловно, недооцененным. Причем прежде всего собой. Музыкального образования у папы не было, самоучка, он не просто сочинял красивые мелодии, а еще делал оркестровки (это когда ты пишешь партию для каждого инструмента в оркестре), писал оперы, балеты, мюзиклы. Музыка в буквальном смысле жила в нем, а он жил в ней. Причем отношения их складывались вопреки, назло.