В последний папин день рождения я понимала, что это конец. Хотя он еще был довольно бодр. Просто сидела за столом, смотрела на него и осознавала, что это наш последний семейный праздник. Прошел он, кстати, тоже не без эксцессов. Папа сильно напился, выглядел отвратительно, общаться с ним было невозможно. Ужасный день. Предчувствие папиного ухода требовало провести его совсем по-другому. Но сложилось как сложилось.

Через несколько месяцев произошло резкое ухудшение. Операция на позвоночнике не помогла, даже сделала хуже, у папы начали отказывать мочевой пузырь и почки. Его положили в больницу, из которой он уже не вышел.

Мы дежурили у него по очереди. Где-то через неделю после госпитализации отец утратил рассудок из-за интоксикации. У него начались галлюцинации, бред, он не понимал, где он, что происходит. Много кричал, стонал, плакал. Очень редко приходил в себя и просил курить и «Пепси».

Он совсем иссох, был словно скелет, обтянутый кожей. Начались сильнейшие боли. Его трясло, говорить он не мог, но становилось понятно: ему совсем худо.

В больнице не давали никакого обезболивания, кроме «Трамадола». Действия этого препарата хватало на несколько часов, а колоть его можно не более трех раз в сутки. Остальное время папа ужасно мучился.

Мы судорожно решали вопрос с хосписом, потому что было понятно: это конец, но важно сделать его более выносимым. Ведь смотреть на такие мучения близкого человека – невозможно. Но, к сожалению, мы не успели. Накануне переезда в хоспис у папы начались проблемы с дыханием. Оказалось, очень сильно упало давление, и отца забрали в реанимацию.

Около лифта он на секунду открыл глаза, посмотрел на меня совершенно ясным взглядом и сильно сжал мою руку.

Больше папу я никогда не видела.

Ох. Сейчас бы сказать: «Я не могу об этом говорить» – так я обычно сбегаю от темы отца на своих психотерапевтических сессиях. Но вряд ли можно сбежать со страниц собственной книги.

Папа умер через два дня после перевода в реанимацию. Все, что я знаю, – у него была страшная агония. Кто это нам сказал, уже не вспомню, кто-то.

Были похороны, поминки, звучали разные слова и папина музыка. Музыка, в которой он остался навсегда. Музыка, которую я до сих пор не могу слушать, хотя очень люблю ее.

Есть мнение, что если человек долго болеет, то родственники будто бы готовы к его уходу. Не знаю. Я не была готова. Я и до сих пор не готова.

Папы нет уже шесть лет. Первые два года я не могла произносить слово «папа» без слез. Вообще. Я не использовала его в речи, я обходила тему его ухода любыми способами.

Потом, очень постепенно, очень маленькими шагами я смогла двигаться туда. В этот клубок из каких-то невероятно полярных чувств: боли, тоски, обиды, злости, страха, вины.

Я проходила разные стадии. Был период, когда я его демонизировала, был период, когда он казался мне святым, был период страшной, поглощающей вины. Потребовалось много времени и бесед с терапевтом, чтобы прийти в то состояние, которое есть сейчас, чтобы понять: я люблю папу.

Люблю как обычного, неидеального человека. Есть вещи, которые я ему не прощу. Есть вещи, за которые я буду ему благодарна. И есть много моментов во мне, в которых я узнаю его. Поначалу меня это пугало и отталкивало. Но чем больше я присматривалась, изучала их, тем более симпатичными они становились.

Я всегда буду по папе скучать. Мне невыносимо хочется, чтобы он был жив. Чтобы я имела возможность привезти его на море, сводить в кафе, где много блюд с авокадо, показать, как я живу. Я непроизвольно тянусь ко всем седовласым мужчинам небольшого роста в темно-синих куртках и вздрагиваю, если улавливаю запах папиного любимого парфюма. Мне жаль, что у нас не случилось шанса перестроить наши отношения. Что он был таким, а я была такой.

Конечно, я на него злюсь. Больше всего за то, что он пренебрегал своим здоровьем, что запустил все так, что пил. Часто отчитываю его за это в своей голове.

Наши отношения с папой до сих пор сложные. У этой главы не будет пока позитивного конца. Потому что этот мой шрам еще сильно болит и только-только начинает заживать. Мне кажется, пройдена где-то половина пути. И это уже ого-го как много.

Мне часто задают вопрос: «Ника, вот если бы у вас был шанс вернуться в прошлое и изменить что-нибудь, что бы это было?»

Единственный момент, который я бы согласилась изменить в своем прошлом, – немедленный перевод отца в хоспис, как только начались боли. Будь у меня машина времени, я бы перенеслась туда и сказала себе: «Дорогая, это боли. Ему очень больно, вы догадаетесь только через несколько дней, так что просто поверь мне, я знаю. Прямо сейчас перевозите его».

Больше ничего.

Все, что происходило в моей семье, принесло мне много боли, и я расхлебываю серьезные последствия. Но еще это дало мне базу, которая сейчас делает мою жизнь именно такой. И даже мое тревожное расстройство в некоторых ситуациях играет на руку.

Возможно, в какие-то моменты могло показаться, что я описываю в этой главе какого-то ужасного человека. Да, иногда мой папа был ужасным человеком. А иногда прекрасным. В целом, как и все мы, просто с разной долей ужасности и разной долей прекрасности. И то хорошее, что он делал, никак не уменьшает ответственности за плохое, но и плохое не перечеркивает хорошее.

Такие дела.

Я знаю, что читать эту книгу не всегда было просто. Возможно, тебе хотелось отвернуться, закрыть ее, вообще не знать, что с людьми такое случается.

Но, увы, шрамы – часть нашей жизни. Закрывать глаза на них = прятаться от реальности.

Мне бы очень хотелось, чтобы у тебя, как и у меня, тяжесть на сердце, ставшая первым впечатлением, сменилась верой. Верой в людей, верой в себя, верой в то, что можно справляться с разным и продолжать жить, иногда вопреки, иногда через силу.

Мне бы хотелось, чтобы ты не боялась обращаться за помощью, если она тебе нужна. Так же, как это сделали мои героини, да и я сама.

Мне бы хотелось, чтобы ты увидела: жизнь не делится на черное и белое. Где-то может быть темным-темно, а где-то – ярко и светло.

Мне бы хотелось, чтобы ни у каких людей, обидевших или предавших тебя, не было власти над твоей жизнью. Чтобы их гадостные поступки не определяли ТВОЕ отношение к себе.

Мне бы хотелось, чтобы ты не боялась быть уязвимой. Ты прекрасна в своей уязвимости. В ней – твоя искренность, красота, притягательность. В ней – твоя большая сила.

Обнимаю тебя.

Твоя Ника

А теперь давай вместе проанализируем книгу

Какая из историй зацепила больше всего? Почему?